Феликс Кривин - Полет Жирафа

Я начал сказку так: «Однажды Заяц…»
Потом чуть-чуть помедлил, сомневаясь.
Потом, сомнения преодолев,
Я начал сказку так: «Однажды Лев…»
Потом сравнил я эти два «однажды»,
сообразил, что так бывает с каждым,
кто, в чём-то струсив, в чём-то осмелев,
однажды — заяц, а однажды — лев.
Конечно, львом нетрудно стать, когда ты
устроился на львиную зарплату
и гаркаешь на всех не хуже льва,
употребляя львиные слова.
Конечно, зайцем можешь стать легко ты,
когда тебя грозятся снять с работы,
соседи травят, у жены мигрень
и в школу вызывают каждый день.
Всё это так знакомо… Но однажды…
«Однажды» труса делает отважным,
из робких зайцев делает мужчин…
И это — сказки доблестный зачин.
Однажды в сказке может всё случиться.
А кто за остальное поручится?
Ведь даже сказка — в этом весь секрет —
однажды — сказка, а однажды — нет.

Любит заяц детектив, чтоб кидало в дрожь,
чтобы страх в него входил, как под сердце нож
Любит он читать о том, распаляя страх,
как под каждым под кустом притаился враг.
И в такой-то час невзгод видит он себя,
как по лесу он идёт, кобурой скрипя.
Волк петляет впереди, путая следы.
Ну, бандюга, погоди, мать твою туды!
И ныряет волк во мглу, в лоно тишины,
прижимается к стволу вековой сосны,
а другие два ствола на него в упор.
Волк басит: «Твоя взяла, гражданин майор!»
Пасть приходится закрыть и потупить взор. —
«Разрешите погодить, гражданин майор?»
А майор ему: «Шалишь, ну тебя совсем!
Погодишь, как загудишь этак лет на семь!»
Любит заяц детектив, чтоб под сердце нож
Там он смел и справедлив, там он всем хорош.
Ну, а в жизни он другой, сам себе не люб.
Выбивает дробь ногой, зубом бьёт о зуб.
Не вписать ему в актив выправку и стать…
Дайте зайцу детектив, чтоб героем стать.

Без завязки нельзя нам никак, а завязка приводит к развязке.
Два барана и третий — дурак — забрели в эту глупую сказку.
На широком речном берегу среди знойного душного лета
два барана паслись на лугу, а дурак находился при этом.
Что тут может случиться? И как? Не сгущайте, пожалуйста, краски!
Но решил искупаться дурак, и тогда появилась завязка.
Он верёвкой баранов связал, чтоб они сторожили друг друга.
«Попаситесь покуда», — сказал, прыгнув в речку с зелёного луга.
А баранам хватало травы, но, почуяв на шее завязку…
В этом месте опасном, увы, не кончается глупая сказка.
Соблазнившись таким пустяком — и верёвкой, и властию данной, —
каждый мыслит себя пастухом, а другого считает бараном
и заботится только о том, чтобы сделать товарищу хуже…
А веревка-то с каждым рывком и на собственной шее всё туже.
Каждый шепчет себе: не робей! Ну-ка дёрни ещё — для острастки!
А рывки всё слабей и слабей… И тогда наступает развязка.
Эта глупая сказка, увы, началась и кончается глупо…
Среди сочной, высокой травы: дурака ожидали два трупа.

Приходят к муравью друзья, печально хмурят брови:
«Хотим тебя похоронить, прости на этом слове».
«Да что вы, братцы, я живой, зачем вы сняли шапки?»
Качают братцы головой, заламывают лапки.
«Наш милый брат! Наш добрый друг! Нам бесконечно жалко!»
И муравья они берут, влекут его на свалку.
Но он не мёртвый, он живой, во здравии и силе,
а потому идёт домой, а не лежит в могиле.
Приходят к муравью друзья: «Старик, ты нас не понял.
Мы выплакали все глаза, а ты не похоронен».
И, высказав такой упрёк, берут его под ручки:
«Да, кстати, мы тебе венок купили в счёт получки».
И вслед за этим без труда, без лишней проволочки
они ведут его туда, где можно ставить точку.
Но он не мёртвый, он живой и жить ещё способен,
а потому идёт домой, а не лежит во гробе.
Приходят к муравью друзья: «Да что ж это такое?
Уже протоптана стезя к молчанью и покою.
Будь другом! Не сочти за труд!..» И, к уговорам глухи,
Они опять его берут… Ну, словом, в том же духе.
Из всех гробниц, из всех могил сбегал домой покойник,
покуда не сообразил, что там лежать спокойней.
Никто тебя не теребит, никто не докучает,
и все живые муравьи в тебе души не чают.
С тех пор упрямый муравей лежит вдали от дома.
И кто-то из его друзей, смеясь, сказал другому:
«Как будто парень не дурак, а главного не понял.
Других хоронят разве так?!
А он — взаправду помер!»