«Какое это счастье, что со мной ничего не случилось, я не умерла, вернулась и вижу тебя!..»
В милом холодке ее щек, в ее глазах, звуке голоса, в том, что она живет и дышит рядом, содержался спасительный исход всем его терзаниям.
Он сразу расскажет ей о смерти Ивана, о своей вине перед ним, обо всем, что роем кружится в голове.
Он чувствовал себя мальчишкой, который набедокурил в отсутствии старших и торопит встречу с ними, чтобы во всем признаться и снять камень с души.
Он вспомнил женщин из вагона и неожиданно подумал, что жизнь изменится, иначе быть не может. «Лучшее все еще в людях, и оно заговорит…»
Господи, как ему нужно, чтобы Зоя сидела в кресле, привычным жестом сжимая у подбородка воротник халата, и слушала. Кому во всем свете он может выговориться, кто поймет?.. «Душу лечат любимые…» И в ней все стихает от его ласки, замедляется, а доверчиво открытое сероглазое лицо беспомощно бледнеет, и тогда кажется, что то, к чему его влечет, — ему одному свойственная жестокая прихоть.
— Вы Нерецкой?..
Первым пришло в голову подозрение, что его вознамерились вовлечь в «мероприятие», скажем, в разбор очередной баталии перманентной войны между живущими на первом этаже садоводом-любителем и его незамужней дочерью, обострившей отношения с родителем очередной беременностью.
«Другого времени не нашлось?» Он не сказал так, потому что искательный взгляд и нерешительная улыбка женщины показывали, что она очень опасается неудачи, краха каких-то надежд, которые ночью, в дождь, привели ее сюда, под навес подъезда.
«Сколько же она простояла тут?» — подумал он, наклоняясь к ее мокрому лицу, чтобы разобрать слова, произносимые каким-то конспиративным шепотом:
— Вам надо поехать со мной в одно место.
— В какое место, зачем?..
— Ваша жена… ну, не очень прилично ведет себя! — Искательная улыбка изогнулась в сострадательно-насмешливую.
«Она о Зое?.. Что значит «не очень прилично ведет себя»?..
— По отношению к вам?..
— И к вам тоже.
И уже с уверенной насмешливостью хозяйки положения назвала адрес, с усугубляющей «неприличие» небрежностью присовокупив, что поездка займет немного времени.
Еще не уяснив до конца, с чем она пришла, Нерецкой ощутил упруго-вкрадчивое прикосновение к ноге и услышал тихий голос Дирижера — рослого кота, обладателя великолепной черной шубки с белой манишкой, за что Нерецкой и величал его Дирижером. Как его звали на самом деле и была ли у него кличка, этого даже дворовые мальчишки не знали. Жил он вольным котом, никому в руки не давался и только в очень уж скверную погоду приходил под навес подъезда и, дождавшись Нерецкого, просился переночевать. Отчего именно к нему, тоже было загадкой. Август стоял дождливый, ветреный, но сколько он ни высматривал Дирижера на липовой аллее, на заброшенной детской площадке, в палисаднике садовода-любителя, за всеми ближними и дальними заборами, своенравный кот как в воду канул. И теперешнее его появление невольно отвлекло Нерецкого, понадобилось новое усилие, чтобы понять, что же все-таки означает приход маленькой женщины в черном плаще. Мало-помалу недоумение (как если бы кто-то проходивший мимо дал подержать что-то тяжелое и скользкое) сменилось чувством слабости, недомогания (не удержал, упало, развалилось). «Надо ехать, иначе н е з а в е р ш и т с я… Надо, чтобы завершилось».
Несмотря на темноту, дрожащую россыпь огней, отраженных мокрым асфальтом, такси катило без остановок. Без остановок раскачивались стеклоочистители, без остановок бог знает о чем чесал языком шофер, изъяснявшийся на каком-то зверском наречии.
— …Нашел кому мозги вкручивать! Да я усе дороги изучил удоль и поперек, и без него знаю, что поперок усе они короче!..
По какому случаю это говорилось и как было связано с последующими откровениями, Нерецкой не понимал.
— Раньше через почему кажный хотел висунуться?.. Врэмья такое было!.. Ты начальник, я дурак, я начальник — ты дурак! И пусть неначальник плачет!.. Так то раньше. Теперь все переменилося, врэмья впирод зашло!.. Теперь за ради голого куражу, шоб без навару, одни придурки горло дируть! Люди поняли как и шо и хочут иметь с поправкой на коэффициент! Люди уже не говорять: я начальник и усё! Они говорять: я кретин пускай, но у лапу ты мине дай!.. А за шо?.. Кто работает? Он работает или я работаю?..
Поворачиваясь к шоферу, Нерецкой зачем-то делал вид, что слушает, тупо глядел на карикатурное лицо парня (подбородок варежкой, расстояние от носа до верхней губы по-обезьяньи большое), ни на секунду не упуская из памяти предстоящее.
Читать дальше