Александр Бахвалов - Время лгать и праздновать

Ну и как насчет совести? Встревожит она тебя?..»

Курослеп высвободил из обертки высокую бутылку, наполненную прозрачной золотисто-лимонной жидкостью, и, не справившись руками, вцепился зубами в пластиковую пробку, ухитряясь при этом не отводить от Юли сощуренных глаз.

Нерецкой заметил ее требовательный взгляд и поднялся:

— Нам пора. Извините.

— А вон идет моя мама, — лениво протянула Юля.

По мере приближения к дочери выражение холеного лица Регины Ерофеевны претерпело заметное изменение: полуиспуг первых мгновений сменился приветливым удивлением, за каким обычно следует восклицание: «Как ты меня напугала!», произносимое со вздохом облегчения. Регина Ерофеевна ограничилась укоризненным взглядом в сторону дочери и благожелательным в сторону Нерецкого.

— Ты ко мне?..

— Мы гуляем. — Юля сделала иронический нажим на последнее слово.

— В такую погоду?.. — Регина Ерофеевна с вежливым недоумением подняла глаза на Нерецкого.

— Это Андрей, я тебе говорила.

— Моя дочь стала совсем взрослой!.. — вздохнула она, протягивая руку Нерецкому и как бы впервые разглядывая его. — Взрослее, чем я думала.

Насмешливо наблюдая за матерью — что-то уж больно взбодрилась, — Юля спросила:

— Красивая у меня мама?..

— Очень. И моложе, чем я думал.

— Сплошные сюрпризы!..

— И куда вы теперь?.. — Регина Ерофеевна спрашивала у Нерецкого, но ответила Юля: ей почему-то хотелось, чтобы он оставался на втором плане.

— Никуда.

— И надолго?

— До девяти.

— Так, может быть, повернем ко мне?.. Правда, я должна успеть в дежурную аптеку, но еще есть время.

Болезнь Регины Ерофеевны оказалась совсем нестрашной, и перетрусив поначалу, теперь охотно и несколько даже со знанием дела говорила о своем лечении, врачах, аптеках.

Нерецкой ожидал, что Юля откажется от приглашения или уйдет с матерью одна, и не мог понять, почему не случилось ни того, ни другого.

— Вообще-то я сказала отцу, что зайду к тебе.

— Вот и хорошо!

— Врать хорошо?..

— Не врать, а использовать случай обратить ложь в правду. Чаще делают наоборот. «Уж я-то знаю!» — изобразила она.

В сильно прокуренной квартире Регины Ерофеевны было жарко. Включив свет, хозяйка поспешила открыть форточку, куда немедленно ворвались звуки шумной улицы. Пятнадцать минут спустя, потчуя гостей чаем, она, полагая, что ведет себя в современном стиле, тоном «своего парня» выразила обеспокоенность будущим дочери — главным образом из-за невозможности помочь ей, в чем Регина Ерофеевна всегда чувствовала себя связанной, потому как при обдумывании чего-либо, касающегося Юли, приходилось держать в уме точку зрения ее отца, а это как раз такая оглядка, которая сковывает инициативу.

— Так уж он приучил меня!.. — повернувшись к Нерецкому, она изобразила гримасу человека подневольного, но при этом как бы говоря: если вам смешно — смейтесь, я ничего не имею против. — Берите лимон.

— Спасибо.

— Эхе-хе, не знать бы мне ничего о ваших делах, пусть бы отец первым пригубил чашу сию!.. Но уж если так случилось, выкладывайте, что у вас на уме.

— Я тебе все сказала, — сомкнув губы, Юля посмотрела на мать так, словно та нарушила договоренность.

— А институт как же?..

— Никуда он не денется, ваш институт.

— Он-то никуда не денется, а вот замужние студентки или скверно учатся, или любят кое-как. Чаще им не дается ни то, ни другое. — Она кивнула с закрытыми глазами и печальной улыбкой: нравится тебе или нет, по-другому не бывает.

«О каком замужестве они говорят?..» — не мог взять в толк Нерецкой.

— Конечно, если появились известные обстоятельства… — продолжала Регина Ерофеевна, как видно, решив использовать весь диапазон принятого ею стиля.

— Известных обстоятельств не появилось!.. — нисколько не смутившись, ответствовала Юля. — Или не веришь?..

— Почему? Верю. Я тебе всегда верила. — Регина Ерофеевна поднялась. — Проводи меня. Моя аптека недалеко, так что я не прощаюсь!.. — улыбнулась она Нерецкому.

— Он производит впечатление порядочного человека, — негромко заметила Регина Ерофеевна, надевая пальто в прихожей.

Юля не отозвалась.

— И собой хорош, — продолжала Регина Ерофеевна испытывать терпение дочери. — Немудрено, что ты не заметила, насколько он старше тебя.

— Не беспокойся, заметила.

— Тебя это не пугает?

— Ты тоже была намного моложе отца.

— Да… И вот что из этого вышло.

Шум улицы, если он не приглушен, если в нем ясно угадывается натужное нытье автомобильных моторов, шипение мокрого асфальта под колесами, а тем более — голоса прохожих, такой шум разрушает уединение, становится почти одушевленным третьим, рядом с которым неуютно, как в присутствии постороннего. Нерецкой возился с форточкой, когда вошла Юля, и она догадалась, зачем он это делает, хотя им еще не приходилось прятаться от шума. «Самое время!»