Ксения Спынь - Идол

Холодный порыв ветра пронёсся над заснеженной степью. Рита зябко поёжилась (её шарф не очень-то спасал от мороза) и огляделась по сторонам.

— Так холодно, — пожаловалась она.

— Да, — подтвердил Лунев.

— Хочу в Ринордийск, — пробормотала Рита. Она отступила на пару шагов, помолчала, видимо, раздумывая над чем-то.

— Будешь в столице, передай ему… — она прервалась.

— Что?

Чтоб Он вспомнил о ней? Проявил милосердие? Вернул в Ринордийск?

— Что он дрянь, — закончила Рита и слегка улыбнулась.

У Лунева странно отлегло от сердца: фройляйн Рита по-прежнему остаётся фройляйн Ритой. Она не сломилась, нет. Возможно, её вообще невозможно сломить.

— Передашь? — настойчиво повторила Рита.

И что ей сейчас ответить? «Да, передам, вот так подойду к Нему и скажу, что он дрянь, чтоб меня снова вернули в приозёрье, а, скорее всего, просто расстреляли». Лунев не представлял, как он сможет повести себя подобным образом. Он не фройляйн Рита, его на такую выходку не хватит.

— С чего ты так уверена, что я буду в столице? — сказал он вслух.

— Будешь, — убеждённо кивнула Рита. — Вот увидишь. Ты ещё будешь в Ринордийске и встретишься с ним лично.

Лунев в сомнениях покачал головой и отвернулся. Перерыв кончился, пора было идти.

— Так что? Передашь?

Он задумался.

— Посмотрим.

Дали провалились в темноту: был уже глубокий вечер. Мир продолжался не дальше десятка шагов в сторону — уменьшенный, двухмерный, до того тесный, что оболочка его вызывала даже тревогу: а не слишком ли близко, не приляжет ли она вплотную к лицу так, что дышать станет невозможно?

Привычные с детства белый верх — чёрный низ поменялись местами. Снег, фосфорно светящийся, призрачно белый, почти утратил материальность, и становилось боязно ходить по нему: вдруг это только облака, иллюзорная твердь, доверившись которой, провалишься и падёшь в бездну? Сверху же был непрозрачный тёмный мешок, которым их накрыли. Дабы пресечь любую попытку уйти и надоедливые вопросы.

С наступлением этого времени они старались держаться поближе друг к другу. Тревога их оставалась, её невозможно было изгнать, но она не перерастала в слепую панику, пока рядом был кто-то живой. Вот и сейчас сбились они возле барака: Лунев, Семён, Рита… Им ещё не позволили зайти, и они ждали (они почти постоянно находились в состоянии ожидания, не пойми чего и неясно, когда должного быть). Ждали и всматривались во мглу, тщетно надеясь разглядеть что-нибудь.

Из потёмок за границей видимого мира возникла тень и приблизилась к ним. Тень была Кириллом Эрлиным, и можно было уверенно предположить, что из компании у бараков ему нужен один конкретный человек.

Только он этого не сказал. Остановившись на границе тьмы и полутьмы, Эрлин спокойно чего-то выжидал, будто зная, что та персона среагирует первой.

Рита подняла затравленный взгляд.

— Чего ты припёрся? — выдавила она.

Эрлин покачал головой:

— Вообще говоря, в дежурном порядке. Я же должен знать, где вы, фройляйн, и что с вами происходит. Тем более, мало ли, вы захотите мне что-то сказать…

Рита рывком сдвинулась с места и отошла за границу их, уменьшенного, мира, чтобы никто оттуда не слышал её слов: она не уверена была, что за разговор сейчас выйдет у неё. Возможно, некоторые реплики будут даже на грани провала.

— Что ты меня преследуешь? — начала она, подступив к Эрлину вплотную. — Почему, где бы я ни была, ты всегда оказываешься где-то рядом? Почему ты никак не оставишь меня в покое?

Её моральный мучитель только холодно улыбался, и это вконец добивало Риту. Цепляться за слова, оспаривать слова, смеяться над словами и побеждать их она умела, но вот молчание — никогда. Молчащий, и притом молчащий уверенно — оттого, что не считает нужным говорить, — непоколебим, как глухая стена, и неприступен, как скользкая ледяная горка. Можно в безумном порыве биться об стену или карабкаться вверх по голому льду, но в конце концов ты всё равно без сил упадёшь у подножья, ничего не добившись и сдавшись окончательно. А они останутся всё так же недвижны.

— Чего ты от меня хочешь? — почти выкрикнула она.

— Ничего.

Ничего — вот в чём ужас и безысходность всей ситуации. «Ничего» непобедимо и непролазно, «ничего» — это глухой тупик. Рите даже не поставили никаких условий, которые она могла бы с гневом отвергнуть. Всё, что с ней происходит, всё, что ещё будет происходить — ни для чего, не чтобы принудить к чему-либо, а просто потому, что так им захотелось. И никаких обходных путей, неожиданных лазов — их нет и не будет в помине. Разве они должны быть? Это только в сказках и романтических историях злодеи подыгрывают положительным персонажам.