Ксения Спынь - Идол

— Думаю, не стоит, — Андрей улыбнулся. — От судьбы всё равно не уйти. Тем более что, подумай, мы и сами сейчас наверняка на одном из витков времени. И мы так же получили свою особую роль, чтобы сыграть её.

— Как и тысячи людей до нас, — Нина улыбнулась в ответ.

— Именно. История повторяется. Пусть будет, что должно быть.

Она допила свой кофе, поставила чашку на подоконник рядом с его чашкой:

— Тогда сыграем достойно.

Они взялись за руки, будто приносили ведомый только им обет, и обернулись на тёмное окно. Что там происходило, уже не было видно; только тишина, которой оставались считанные минуты, всё ещё висела в воздухе. Мрак, перебиваемый редкими вспышками, ползал по комнате, и в нём слабо, но заметно белели листы бумаги на столе.

— Жаль, что мы так и не закончили нашу поэму, — произнесла Нина.

— Да, кстати, — Андрей резко шагнул к столу. — Как ты относишься к тому, что они её прочитают? Она же незакончена.

— Конечно, её нельзя сейчас читать, — согласилась Нина. — В её теперешнем виде, она, вполне вероятно, поймётся превратно. А уж как её истолкуют они… Нет, этого никак нельзя допустить.

— Тогда, наверно, лучше сжечь? — Андрей приоткрыл створку фонарика и покосился на супругу.

— Видимо, — кивнула она. — Подожди. На случай, если… у нас будет возможность продолжить… ты помнишь, что мы написали?

— Каждую строчку, — заверил он.

— Я тоже, — кивнула она. — Сжигай.

Хоть фонарный фитиль и теплился еле-еле, бумага на столе быстро зажглась и запылала, как настоящий костёр. Исписанные строчками листы чернели и сворачивались; пламя огня освещало лица супругов.

Они стояли рядом под руку, как на семейном портрете, и умиротворённо улыбались. Словно были полностью готовы к своему последнему трансисторическому путешествию.

Непробиваемая глухота ночи. Сквозь мрак не видно было ничего. Комната словно погрузилась вглубь плотного чёрного мешка; матерчатые стенки подобрались вплотную, и возникало даже опасение: а можно ли сквозь них дышать?

Рита не поняла, что её разбудило. Приподнявшись на постели, она буравила взглядом черноту, но почти безуспешно: слишком густо. Чувство беспомощности, столь нелюбимое ею, возникло и собралось разрастаться: из-за того, что из потёмок не проступал ни один предмет, в комнате могло оказаться всё, что угодно.

Почти страх… как раньше, давно. Только она фройляйн Рита, а фройляйн Рита не боится, уж по крайней мере, темноты. Ничего, ничего, всё нормально. Она знала, что скоро глаза привыкнут и можно будет различить знакомую обстановку. Но пока оставалось только пережидать полное отсутствие света и звуков.

Рядом бы кого-нибудь, — пронёсся в голове обрывок мысли. Всё-таки спокойнее, когда знаешь, что рядом с тобой — другое живое существо. Зачем? — внутренне расхохоталась Рита. — Я свободная женщина. Мне не нужны никакие ночные спутники, если я не хочу.

А темнота… Это так.

Почему же она проснулась посреди ночи? Ей ничего не снилось, во всяком случае, она не помнила. Помешать, похоже, тоже ничто не могло. (Что например? Звуки: шум мотора, шаги на лестнице, хлопок открывшейся двери, чужие голоса? Нет, ничего такого). Какой-то скачок в организме? Кто там разберётся, только у Риты не было обычая вдруг прерывать сон без видимых причин.

Посторонние появились внезапно посреди ночи… Нет, нет, это не с ней и не про неё, но почему так жутко прокручивать в голове эти слова, как страшную сказку?

Она посидела ещё немного, пытаясь привыкнуть к темноте и борясь с тревожным желанием вскочить и включить свет (ничего же не видно! мало ли, кто сейчас находится здесь!) Вот окно — оно не зашторено, поэтому его можно различить. Светлый прямоугольник — уже что-то. Так, а теперь постепенно вырисовываются очертания ближайшего к окну шкафа — пока только верхушка, но скоро можно будет увидеть целиком, а дальше в один ряд, вдоль стенки — этажерка, маленький столик, несколько тумб. Возле окна — складки штор (хорошо, уже видно), а на стене возле кровати — пушистый ковёр, его можно даже потрогать.

Ну вот, темнота теперь не такая уж и плотная. А из звуков — собственное дыхание, вполне себе звук.

Тревога, возросшая было до выхода из-под контроля, теперь поутихла. Её заменило то особое чувство ночной изящности и таинственности, которые появляются, когда почти отождествляешь себя с ночью. (Рита, впрочем, чаще отождествляла себя с огнём, поэтому чувство было довольно непривычно и не очень сильно).