Гера Фотич - Собачья сага

На память приходило то, о чем они не задумывались ранее, когда были счастливы. Не останавливаясь, проносились мимо чего-то существенного, касающегося их обоих. Беспечность не делала их слепыми, а, наоборот, словно соты, наполняла память новыми ощущениями, концентрируя происходящее в сладкий нектар, который запасают на черный день. Как разбуженное далекое эхо они ощущали голос природы: тихий шелест листвы, шорох пробегающего по траве ветерка, настигающего запоздалую птицу, скребущуюся под кустиком мышь. Но теперь это сливалось в единый мотив и казалось прощальной колыбельной.

Грудная клетка собаки периодически резко вздымалась, а когда оседала, струйки крови, терявшиеся в рыжей шерсти, начинали бить темными фонтанчиками. Морщинистая шероховатая морда Вени сопела над ухом Павла, изредка брызгая слюнями от лопнувших под брылями пузырей.

Павел чувствовал собачий запах. Обыкновенный, который был у всех его четвероногих друзей. Маленьких и больших. Не только взрослых, но и щенков, с которыми пришлось расстаться. Тех, кого обожал всей душой, и тех, кого оплакивал, потеряв недолюбленными. Этот запах роднил всех животных, собирая в единое целое, разбитое годами в тянущуюся живую очередность. Сейчас Павел сумел снова почувствовать каждого из всей этой огромной собачьей стаи, которую время, словно опытный ямщик, запрягло цугом.

Ему всегда казалось, что намокшая собачья шерсть пахнет палой влажной листвой, обнаженной после сошедшего снега. И вот теперь, вдыхая этот запах, закрыв глаза, он чувствовал, что в большом мохнатом теле обнимает всех своих четвероногих, которых никогда не забудет. Тех, что вошли в его судьбу и оплели ее коротенькими, но яркими ленточками своего недолгого жизненного пути, наполнив неизгладимым чувством самопожертвования, бескорыстной любовью и преданностью, навсегда соединившись в его человеческой памяти.

Он жалел, что не выстрелил Вене под ухо, как учили на службе: упершись дулом в верхний хрящик челюсти, нажать на курок. Но Павел чувствовал в этом движении скрытую подлость, предательство по отношению к своему псу. Словно он, потянувшись для ласки, обманет верного друга и нанесет удар исподтишка, когда пес не ждет, а потом получит смертельную рану от протянутой руки, пользующейся безмерным доверием. Павлу казалось, что собака должна видеть направленную на нее угрозу.

Но теперь разряженный наградной пистолет бесполезно лежал рядом в грязи. Выпущенные из него пули не смогли подарить быструю смерть, избавить животное от мучений.

«И зачем я выкопал эту чертову яму», — думал Павел, глядя на чернеющую недалеко гору свежевырытой земли, заслоняемую серебристыми, словно заиндевелыми листьями лоха, — «Могила там, а мы умираем здесь».

Снизу ему казалось, что тянущиеся вверх, черные на фоне темно-серого неба стволы кустарника и ветвистых деревьев похожи на корни, растущие из земли. А буйная зеленая листва устремилась к солнечному свету и теплу где-то внизу, за гранью, на которой они сейчас лежали вдвоем. И та тишина, возникающая между редкими всполохами ветра, периодическое отсутствие каких-либо звуков или движений только подтверждали, что они с Веней находятся уже за чертой жизненного пространства, где уже невозможно о чем-то мечтать. Но воспоминания еще продолжали стучаться в сердце, не в силах нарушить границу реальности.

Немного приподняв голову, Павел мог в наступающем с озера вечернем тумане разглядеть очертания своего дома, хранящего тепло и уют. Но что-то подсказывало ему, что он никогда уже не сможет туда вернуться. Быть может, если бы он бросил свою собаку и попытался ползти, нашлись бы силы добраться до забора соседки. А там закричать что есть мочи, чтобы пробить ее глухоту. Но что это даст? До города сто верст, а связи никакой. Что эта астматичка Глафира сможет сделать? Созвать сход? Да никто и на улицу-то не выйдет в такую темень, боясь буйных местных пьяниц и пришлых городских наркоманов.

Десять жилых домов с полуживыми больными стариками, оставшиеся от огромной деревни и совхоза-миллионера «Светлый путь», до которых никому давно нет дела. Чем смогут помочь эти люди, немощные физически и парализованные умственно, брошенные своими детьми, для которых они мостили дорогу в будущее и оставшиеся забытыми на ее обочине.

Сосед Кузьмич недавно из больницы. Как похоронил жену, так и слег. В доме старосты Степановны есть общественный телефон. Но звонить не дает. Говорит, все деньги израсходованы. Может, оно и так.