Том Вулф - Костры амбиций

— За десять не согласны?

— Думаешь, они и дальше будут подниматься?

— Сбывают двадцатилетний, как полоумные. Кретины, ни о чем другом слышать не хотят.

— …Сто миллионов сроком до девяностого…

— …минуя биржу…

— Господи Иисусе! Да что же это такое?

— Не верю, к долбаной матери!

— К долбаной матери! — орут выпускники Йейля, Гарварда и Стэнфорда. — К долбаной матери, хрен им в рыло!

Как эти питомцы славнейших университетов, как эти потомки Джефферсона, Эмерсона, Торо, Вильяма Джеймса, Фредерика Джексона Тернера, Вильяма Лайона Фелпса, Сзмюэля Флэгга Бимиса и других трехименных титанов американской мысли, — как эти наследники света и правды <"Свет и правда" (lux et veritas: лат.) — девиз Йейльского университета.> все хлынули на Уолл-стрит продавать ценные бумаги в «Пирс-и-Пирсе»! Какие разговоры теперь ведутся среди университетских студентов! Говорят, что, если через пять лет службы ты не зашибаешь 250000 в год, значит, ты либо тупица, либо лежебока. Всеобщее мнение. А к тридцати годам — 500000, и притом эта цифра слегка отдает посредственностью. К сорока — получи свой миллион, а иначе ты — трус и недотепа… «Загребай сейчас!» — этот девиз сжигает сердца, подобно миокардит!. Уолл-стритовские мальчики, совсем еще юные, с гладкими лицами и несклерозированными артериями, еще способные краснеть, как маков цвет, покупают трехмиллионные квартиры на Пятой и Парк авеню. (А чего ждать?) Покупают тридцатикомнатные виллы в Саутгемптоне с участками в четыре акра — палаццо, возведенные в 20-х годах, от которых в 50-е владельцы, не вынесшие финансового бремени, не чаяли как избавиться; мало того что покупают, но еще и перестраивают и расширяют флигели для слуг. (А что? У нас есть слуги.) Здесь в дни рождения детей устраивают праздники — прокладывают по широким зеленым лужайкам рельсы и пускают карнавальные поезда со специально нанятой карнавальной поездной бригадой (процветающий бизнес).

А откуда берутся эти новые колоссальные деньги? Шерман слышал рассуждения Джина Лопвитца на эту тему. У него выходило, что благодарить тут надо Линдона Джонсона. Чтобы финансировать Вьетнамскую войну, федеральное правительство украдкой предприняло миллиардную эмиссию. Никто, даже сам Джонсон, не успел спохватиться, а уже во всем мире началась инфляция. Сообразили, только когда в один прекрасный день в начале 70-х арабы вдруг взвинтили цены на нефть. Тут же полезли вверх цены на все: золото, серебро, медь, валюту, банковские сертификаты, акции — даже облигации, рынок облигаций десятилетиями оставался больным великаном Уолл-стрит. В таких фирмах, как «Братья Саломон», «Морган Стэнли», «Голдман Сакс» или «Пирс-и-Пирс», объем операций с ценными бумагами всегда вдвойне превосходил биржевые. Но подвижки в ценах были грошовые и, как правило, в сторону понижения. Как говорил Лопвитц, «облигации идут вниз со времен битвы за Мидуэй». Битва за Мидуэй, Шерман посмотрел в энциклопедии, была еще во вторую мировую войну. Поначалу в отделе ценных бумаг «Пирс-и-Пирса» работало всего двадцать душ, двадцать неприметных клерков, которых все называли «цепные бедняги». В этот отдел направлялись самые малообещающие служащие фирмы — от греха подальше.

Шерману было неприятно признаться самому себе, что так обстояло дело и тогда, когда он поступил в «Пирс-и-Пирс». Ну, теперь-то о «ценных беднягах», во всяком случае, речи нет… Какое там! Рынок ценных бумаг пришел в заметное движение, и опытные операторы вроде него, Шермана, стали нарасхват. Вдруг, в одночасье, во всех инвестиционных фирмах Уолл-стрит бывшие «ценные бедняги» начали загребать такие деньги, что даже завели привычку собираться после работы в баре «У Генри» на Ганновер-сквер, чтобы поведать друг другу о своих подвигах, а заодно и укрепиться в вере, что все это — не слепая удача, а достижение их коллективного ума. Операции с ценными бумагами составляли теперь четыре пятых всей деятельности «Пирс-и-Пирса», молодые карьеристы, птенцы Йейля, Гарварда и Стэнфорда, из кожи вон лезли, чтобы попасть в этот отдел, и это их голоса сейчас гремели в операционном зале, отдаваясь от стен, одетых, по воле Юджина Лопнитца, дорогими резными панелями красного дерева.

Властители Вселенной! Слитный гул голосов наполнял сердце Шермана надеждой, уверенностью, чувством причастности и сознанием своей заведомой правоты. Даже… ну да, праведности. А вот Джуди этого не понимает. Совершенно не понимает. Он давно уже заметил, как она скучливо смотрит, когда он пытается ей рассказывать о своей работе. Он же нажимает на рычаг, который приводит в движение весь мир! А ее единственно интересует, почему он не поспевает по вечерам домой к ужину. Ну а даже когда поспевает — о чем она с ним разговаривает? Об оформлении интерьеров, которым она занимается; о том, как она пристроила фотографии их квартиры в «Архитектурное обозрение», хотя, если признаться по честности, для настоящего финансиста это — одна неловкость и больше ничего. Признательна ли ему Джуди за те сотни тысяч долларов, которые позволяют ей заниматься ее дизайном, и приглашать гостей на обеды, и что там она еще устраивает? Нисколько. Считает, что это в порядке вещей… Ну, и так далее.