Том Вулф - Костры амбиций

— Кто выглядит? — переспросил он.

— Лорд Баффинг. При его состоянии здоровья…

— Откуда же мне… судить? Я его не знаю.

— Он проходит лечение в клинике Вандербильта. У него СПИД!

И чуть отпрянула, чтобы лучше оценить произведенное впечатление.

— Какой ужас! — произнес Шерман. — Откуда вы знаете?

— Я знакома с его другом. — Она опустила веки и снова подняла, как бы говоря: «Мне такие вещи известны, а вы не задавайте лишних вопросов». И предупредила:

— Это строго entre nous, — Но ведь мы с вами только что познакомились! — Главное, секрет от Инее и Леона. Он гостит у них в доме уже целых две с половиной недели. Не приглашайте англичанина на уикэнд, потом месяц не отделаетесь. — Это она произнесла без тени улыбки, как самый полезный совет, какой ей довелось бесплатно дать ближнему. И при этом продолжала близоруко смотреть Шерману прямо в лицо.

Чтобы как-то уклониться от ее завораживающего взора, Шерман скосил глаза на костлявого англичанина лорда Баффинга из шорт-листа претенденток.

— Можете не волноваться, — сказала миссис Ротроут. — Через стол это не передается. А то бы мы все уже давно заразились, в Нью-Йорке половина официантов — гомосексуалы. Покажите мне счастливого педераста, и я покажу вам голубой труп. — Этот каламбур в стиле черного юмора она выговорила таким же ровным деловым тоном, как и всё, и тоже без тени улыбки.

Тут появился красавец официант латиноамериканской наружности и принялся обносить гостей первым блюдом. Это было нечто, похожее на пасхальное яйцо под густым белым соусом, установленное на постаменте из красной икры в обрамлении листьев зеленого салата.

— Не эти, конечно, — продолжила свою мысль миссис Ротроут, нисколько не стесняясь присутствием молодого латиноамериканца. — Эти состоят на работе прямо у Инее и Леона, новоорлеанские мексиканцы. Живут у себя в деревне и приезжают на машинах обслуживать званые обеды. — И вдруг ни с того ни с сего:

— А что вы делаете, мистер Мак-Кой?

От неожиданности Шерман растерялся. Он не находил слов, совсем как в тот раз, когда такой же вопрос ему задала Кэмпбелл. Совершенное ничтожество, «рентгенограмма» под сорок, а он ищет, чем бы произвести на нее впечатление! В мыслях проносились клочьями варианты ответов… Я — старший сотрудник отдела ценных бумаг в «Пирс-и-Пирсе»… Нет… это звучит… словно бы он заменяемая деталь бюрократической машины, чем и гордится… Я — самый крупный добытчик фирмы… Тоже нет. Похоже на торговца пылесосами… У нас имеется группа специалистов, которые принимают все важные решения… Нет. Неточно и довольно бестактно… За минувший год я заработал на продаже облигаций 980 000 долларов… В этом, конечно, вся соль, но вслух получится глупо… Я… я Властитель Вселенной!.. Мечты, мечты… Да и нельзя говорить такие вещи… Поэтому он ответил:

— Да так, знаете ли, продаю понемножку ценные бумаги в «Пирс-и-Пирсе».

И слегка улыбнулся, самую чуточку, в надежде, что такой скромный ответ будет расценен как знак титанической самоуверенности, проистекающей из крупных финансовых достижений.

Миссис Ротроут пронзила его своим лазерным взглядом с шестидюймового расстояния и сказала:

— Джин Лопвитц — наш клиент.

— Ваш клиент?

— Да, «Беннинга и Стюртеванта».

Чей, чей? Шерман недоуменно вытаращился.

— Вы разве не знаете Джина?

— Конечно знаю. Я же у него работаю.

По-видимому, она сочла такой ответ неудовлетворительным. К изумлению Шермана, она, ни слова не говоря, вдруг обернулась к соседу слева, румяному жизнерадостному господину, поддерживавшему разговор с «лимонной конфеткой», которую привез барон Хохсвальд. Шерман только теперь узнал в нем телевизионного деятеля по имени Рейл Бригем. Разглядывая костлявые позвонки, выступающие на загривке миссис Ротроут, Шерман ждал, что она, может быть, поговорит немного с тем и все-таки снова повернется к нему… Но не тут-то было. Она вторглась в беседу Бригема с «конфеткой», зачастила, затарахтела… прислонилась к Бригему плечом, впилась в него лазерами-глазами… И явно не намерена была уделять больше внимания ему… какому-то брокеру на бирже ценных бумаг.

Шерман снова оказывается не у дел. Справа от него Мария была по-прежнему поглощена разговором с лордом Баффингом. Над Шерманом опять нависла угроза светского фиаско. Человек сидит в шумном обществе за обеденным столом и — один-одинешенек! Вокруг жужжит пчелиный рой. Все гости — на верху блаженства. И только Шерману не к кому податься, не с кем перемолвиться словом, он — точно барышня на балу, которая осталась без кавалера, пустое место в этом зверинце светских львов… У меня вся жизнь рушится! — и тем не менее в глубине его перегруженной, подавленной души горел стыд — стыд! — за свою светскую несостоятельность.