Олег Зоин - Вчера

— Вот здесь в 1956‑м, кажется в июле, я провожал шахиню Сорейю с каким–то там шахом Реза Пехлеви…

Нина и Ёня дружно грохнули.

— Ну и как? Она тебя не забыла? Шлёт открытки? — ущипнула Сенькин локоть Нина.

— Ну как же, сохнет и плачет. Но я же теперь человек женатый — и не подумаю нервы напрягать… Ха–ха!..

Нину все–таки доломала бессмысленность их с Семёном семейной жизни, и она решила продолжить образование. У неё же действительно превосходные математические способности, и было жаль их хоронить. То есть решилась на развод.

Однажды, гуляя вечером по Броду, Нина предложила Сеньке посидеть на скамеечке в сквере Пионеров. Они свернули в сквер и как раз у входа со стороны проспекта нашлась свободная скамья, с которой только что тяжело поднялись две громоздкие, как осенние перекормленные куры, пенсионерки.

— Сень, — ласково прижалась Нина щекой к Сенькиной щеке, — я у тебя большая неблагодарная дрянь, но, кажется, не могу с собой справиться…

В её глазах стояли слёзы.

— Что случилось, радость моя? — испугался Семён, обнимая любимую жёнушку.

— Я… надумала… поняла, что нам не быть вместе… Я плохая жена… Тебе нужны дети, а я всё не могу забеременеть… И мне нужны… Когда в 57‑м тётя меня уговорила сбросить, надо было не соглашаться… А теперь в консультации сказали, что тот аборт привёл к бесплодию…

— Милая, что ты такое городишь? Лучше тебя на свете нет. А дети — не вопрос. Решим с жильём, из детдома возьмём. Усыновим. Ну что ты, зая?.. Выбрось всё такое из головы!..

— Нет, Сенька, родной мой! Я ужерешила… Прости меня, если можешь. Я пять лет пыталась уговорить себя. Пыталась стать для тебя главным человеком. Приехала в Запорожье… Я не изменяла тебе… Хотела родить детей… Ты же всё понимаешь… Устала я… Больше — не могу!..

— Что не так, Нинуля? Мы же самое трудное одолели, и я благодаря тебе не спился, не деградировал. Как–нибудь пробиваться буду. Быть может, на литературном фронте удастся продвинуться, там партийность иногда отступает перед способностями…

— Сень, но ты стань на моё место. Золотая медалистка, с неплохими математическими способностями, и — у разбитого корыта, как какая–нибудь дурочка… Что мне, до самой пенсии бухгалтером ДОСААФа горбиться?..

— Но, Нина, Лобачевский, всё же, мужчина…

— Не будь таким ретроградом. А Софья Ковалевская?.. Я чувствую, что во мне пропадает математическое призвание. А вдруг мне суждено создать новое направление? А я уже и так пять лет потеряла…

На проспекте зажглись фонари. Легковых машин прибавилось, как прибавилось и фланирующей по Броду галдящей молодёжи. Легковушки непрерывно истошно сигналили, потому что чуваки и чувихи нахально перебегали улицу, буквально выпархивая из–под фар медленно и величественно плывущих машин.

— Значит, я тебе жизнь испортил? — Вздохнул Сенька. — Конечно, если бы я не порвал с Системой, то вполне мог бы стать её не худшим звеном. Прокурором, например, или судьёй… Но для этого надо было бы всю жизнь пресмыкаться и лизоблюдствовать. Укреплять государство, построенное на насилии и лжи. Так что я не жалею о своём выборе. Правда, не знаю, как будет завтра, как нам жить.

Я тоже мечтал о детях. Но это в идеале. Главное — семья. А двое — это и есть самое крепкое в мире, если верят друг в друга и вместе идут по жизни…

Знаешь, я в детстве, в классе пятом, мечтал об уединённой простой жизни. Как говорится, вдали от шума городского. Воображал, что я на острове, с красивой девочкой, такой, как тогда жила по соседству. У нас дом, сад, огород, всякая живность. И прямо у порога — голубой океан… Я тогда даже из дому сбежал. Помнишь, я тебе рассказывал? Я убежал в поисках такого острова. А может быть, меня влекло к отцу, когда он как раз осматривался в Австралии и думал обо мне и маме… Но из всех этих мечтаний пока лишь ты да я. Но дом ещё не поздно построить, хотя теперь принято жить на этажах…

— Ах, Сенька, золотце моё! Отпусти меня, не могу я больше, удавлюсь…

Сенька обнял её и постыдно заплакал…

— Ну что ты, милый, я буду тебе писать… Не плачь, я в самом деле люблю тебя, ты же знаешь… Но я должна попробовать пробиться наверх… Мною командует что–то такое, с чем я не могу поспорить, оно меня ведёт…

Нина быстро уволилась и поехала в Ленинград, где запросто (золотая медалистка) поступила на третий курс матмеха университета с досдачей нескольких экзаменов и курсовых, о чем поведала Сеньке в коротком грустном письме. О разводе она не заикалась, помня о том, что у неё в паспорте брачного штампа не было изначально, поэтому ЛГУ пополнился хорошенькой, умненькой и незамужней Ниной Сербой.