То, что несколько мгновений мялось в руке Сеньки, оказалось той самой передовой на тему повышения урожайности кукурузы. Кому что.
Справившись с проблемой, Сенька бросил святотатственно обгаженную передовую «Правды» в мусорное ведёрко, забрызганное побелкой ещё к 1‑му Мая, дёрнул свисавшую на безнадёжно ржавой цепочке фаянсовую ручку древнего унитаза, отозвавшегося рыком взбесившейся Ниагары, встал, удовлетворённо крякнул, и потянул вверх штаны, как всегда, не попадая с первой попытки крючком в петельку над ширинкой. Не меньшей проблемой было по утрам и мытьё–бритьё…
Пока Нина гладила свежую рубашку, а маман возилась с тестом для пирожков с яйцом и зелёным луком, Сенька сбегал на Большой базар в керосинную лавку и притащил в двухлитровом бидончике керосину для керогаза.
Бабушку Фросю по случаю гостя в доме вырядили в белую ситцевую кофту с мелкими лиловыми цветиками и, усадив на её фирменное отхожее ведро, подготовили к благородному глубокомысленному молчанию.
В общем коридоре у каждой двери коммуналки на табуретке гнездился керогаз — чудо послевоенного прогресса, заменившее классический примус. Прелестная вещь. Почти не коптит, почти не шипит и экономия керосина почти ощутимая. Но когда по утрам и вечерам на каждом чуде что–нибудь булькает или шкварчит, то в коридоре и не продохнуть, и не пройти.
Ёня, однако, человек опытный, протиснулся в узкий лаз между разгорячёнными агрегатами и добралася таки до нужной двери. С последних классов у них с Сенькой была шутиха, — приходя в гости, стучать азбукой Морзе первую букву своей фамилии. Если у Сербы «эс» набивалось просто как три точки — три коротких стука, то «пэ» у Пинкера надо было изображать терпеливее — точка два тире точка. Именно этот стук и забарабанил про двери.
— Входи! — крикнул Сеня и поднялся с дивана навстречу другу.
Загорелый, возмужавший Ёня улыбался и излучал основательность и надёжность.
— Сенька, друг, сто лет тебя не видел!
Они обрадованно обнялись. Нину гость чмокнул в щёчку. С мамой поздоровался, бабушке Фросе кивнул… Торжественно преподнёс, показав всем, коробку шоколадных конфет «Космос», а Нина пристроила её на столе.
Столик, конечно, маленький, но четверых должен приголубить. Ну, понятно, что мама, опутанная капиталистическими пережитками, твёрдо отказалась пить портвейн белый № 33из ядовито–зелёной бутылки, больше подходящей под коктейль Молотова. И вообще, посидев минутку, принялась хлопотать над столом.
— Ну что, ребята, как живёте? — спросил, улыбаясь, Ёня. — Помните нашу встречу в Москве? А пруды в парке Горького? Ха–ха!..
— А как же!.. — хором ответили Сенька и Нина. — Замечательное было времечко…
— А ты как поживаешь?.. Где и что поделываешь? — отбил мяч Сенька.
— Я после армии немного пожил с родителями. Добил пединститут. Распределился в Мелитополь. Вот теперь там укореняюсь.
— А почему год за годом не заглядывал?
— Знаешь, что–то держало. Даже не поддаётся объяснению. Наверное, нужно было дать тебе время восстановить психологическое равновесие с окружающей средой… Не хотел травмировать тебя своими расспросами…
— Ты прав, как всегда. В 58‑м я бы сгорел от стыда и не знал бы, что тебе сказать…
— Ладно, мальчики, проехали. Вернёмся в сегодняшний день, — переменила тему Нина.
— Так–так. Пожалуй, подробности расскажу как–нибудь при случае… Впечатлений хватит на увесистый роман. Но это нескоро, когда–нибудь на старости лет…Ну давайте выпьем за Мелитополь и за твои педагогические перспективы! — Предложил Сеня, наливая портвейн в отодвинутые было уже гранёные рюмашечки.
— Может, хватит? — Усмехнулся Ёня, но обижать хозяев не стал и рюмку поднял. Выпили и поклевали прямо из сковороды яишницу с остатками одесской колбасы, чудом сохранившейся со вчерашнего ужина.
Надвигался чай с пирожками. Анна Николаевна печь их умела не хуже, чем бабушка Фрося. Вот они, поджаристые, ароматные, волнительной горкой в синей эмалированной миске. Разломаешь такой горяченький, а из разлома дух ну прямо сногсшибательный.
К чаю мама достала заветную поллитровую баночку прошлогоднего акациевого мёда. И сразу в воздухе расплылся характерный акациевый аромат: очень тонкий, нежный, живой, изысканный, разлетающийся, как дуновение ветерка. Такой сильный, что даже благородный дух пирожков уступил пришельцу. А уж стоило пригубить чайную ложечку с мёдом, как обволакивающе–ласковый акациевый вкус, усиливающийся после проглатывания, не мог не восхитить сладкоежек. То есть пробуешь тонкую и нежную субстанцию, проглатываешь, а во рту всё нарастает мощный сладкий восторг.
Читать дальше