Олег Зоин - Вчера

Сосед Витька Коптин (сын начальника Сталинского райотдела милиции) был большой хулиган и держал в страхе всю улицу. Но ему всё сходило с рук благодаря отцу. Все говорили, что он подонок, но накладно связываться…

Первые послевоенные выборы. Нина Григорьевна, мамин заместитель в бухгалтерии ОРСа судоремзавода, сказала, что «они хотят заменить одних идиотов на других». Я спросил вечером маму, что означают слова Н. Г. Мама очень испугалась, узнав, что я подслушал и запомнил их разговор, и суровым голосом потребовала, чтобы я выкинул эти слова из головы и никому их не говорил.

Вообще, мама была строгая и многое запрещала говорить, хотя не запрещала думать. Однажды я играл с пацанами в футбол, бегали, орали, а затем пацаны постарше присели на развалинах завода Войкова покурить. Прошла молодая женщина, назовем её Таня, наша соседка из следующего двора. Она была красивая и в американской короткой юбке. Кто–то сказал, что она проститутка. Пацаны заржали. Я ещё не знал этого слова и подумал, что про тетю Таню, надо же, всегда говорят хорошее. Придя домой, я радостно крикнул маме с порога, что тётя Таня проститутка. Мама без всякой подготовки врезала мне по уху и сказала, что это слово грязное, оно позорит ту женщину, про которую его говорят, и чтобы я его никогда не смел произносить. Ещё она сказала, что тётя Таня порядочный человек, а на неё наговаривают мужики–пьяницы…

Одна молодая женщина, чтобы просторно жить в тесной квартире, убила свою мать, связав её и залив ей в рот чайник кипятку. Город возмущенно гудел об упавших после войны нравах…

На мой день рождения мама собрала всё общество ОРСа, человек двенадцать. Мне надарили подарков. Начальник ОРСа Михаил Александрович Чудиновский подарил настоящий морской бинокль. Кто–то принёс чёрную бархатную трофейную жилеточку, мама купила новые ботинки и рубашку. Тётя Поля испекла настоящий «наполеон». Стол был завален конфетами и шоколадом. Разумеется, взрослые пили всякие напитки, но я в них тогда не разбирался и потому не запомнил. Однако в итоге мероприятия так объелся шоколадом, что потом лет десять не мог в рот взять ни шоколада, ни шоколадных конфет…

В конце июля мы переехали на новую съёмную квартиру в одном из переулков около любимой мамой улицы Кошевой на Слободке. Сняли времянку из двух комнаток и кухоньки в частном домовладении. Дело в том, что мама решила завести корову, для чего бабушка оставила ей от Астры тёлочку, а у Гусаровых не было подходящего сарая, да и они вообще не желали нюхать вонь от такого крупного животного. Так что в прошлом году мы съехали от Гусаровых. Почти два месяца мы прожили сначала у тети Поли на Московской, а затем в частном доме у трампарка, у Красной Воды. Но хозяева этого ухоженного особнячка ни о какой корове и слышать не хотели. Мама, наконец, нашла подходящее жилье ….

Поменялась и школа. Я стал ходить в школу (не помню номера, кажется, 8‑я), находившуюся в одном из подъездов пятиэтажного дома железнодорожников около станции Запорожье — Второе (бывшая «Екатеринка»), она располагалась недалеко от 87‑й железнодорожной школы за «Дробиками» (Домом культуры имени Дробязко). Мне приходилось вышагивать порядочно. Занятия велись в три смены, мой пятый класс занимался в первую смену с семи утра, так что зимой идти в полной темноте было страшновато. По пути встречалось несколько сгоревших разбомбленных частных домов, где по рассказам взрослых прятались бандиты, нападавшие на прохожих.

Поскольку чернила в неотапливаемых классах в морозные дни замерзали в чернильницах, то часто домашним заданием было принести доску от чьего–нибудь забора. Так что, идя ранним утром в школу, я часто задерживался у разбитых домов и возился, отрывая от остатков забора доску. В классе был топор, принесённый каким–то сознательным родителем, и учительница, с помощью ребят покрепче, рубила принесённые домашние задания, и вскоре тепло от буржуйки согревало не только чернила, но и пальцы учеников…

Конечно, нам на ранние занятия было грех жаловаться. К осени из армии хлынул демобилизованный народ и подался на заработавшие к тому времени гиганты нашей металлургии «Запорожсталь», «Днепроспецсталь» и десятки других заводов, снова уверенно коптивших небо над городом. Вокруг разбомбленного в пух и прах Запорожья за лето возникло кольцо рабочих посёлков, состоявших из землянок, привычно вырытых фронтовиками для себя и своих самых лучших в мире истосковавшихся по мужьям жён.