Тони Моррисон - Возлюбленная

Между тем мучившие ее чудовищные и непонятные мысли о матери нашли выход: Денвер сосредоточила все свое внимание на духе мертвой сестренки. До Нельсона Лорда она мало реагировала на выходки привидения. Терпение, которое проявляли мать и бабушка, сделало ее почти равнодушной. Но потом маленькое привидение начало ее раздражать и даже выводить из себя своими злобными проделками. Поэтому она и отправилась в школу Леди Джонс. Тогда привидение обрушило на нее весь свой гнев, любовь, страх, и девочка просто не знала, что с этим делать и как вести себя. Когда она набралась мужества и все-таки задала тот вопрос Нельсона Лорда, то не смогла услышать ни ответа Сэти, ни слов Бэби Сагз, да и вообще больше ничего с тех пор не слышала. В течение двух лет ее окружала оболочка тишины, слишком плотная, чтобы ее можно было прорвать. Вынужденное молчание, однако, придало ее зрению такую остроту, что ей и самой порой не верилось, как это она может, например, видеть черные ноздри воробья, сидевшего в шестидесяти футах у нее над головой. После двух лет тишины в ушах у нее отдались громовые раскаты – кто-то полз вверх по лестнице. Бэби Сагз решила, что это пес Мальчик решил пробраться в запретные для него места. Сэти же подумала, что это тяжелый резиновый мяч, которым играли братья, скатился по ступенькам.

– Неужели этот чертов пес совсем спятил? – воскликнула Бэби Сагз.

– Да он на крыльце, – сказала Сэти. – Сама посмотри.

– Но тогда что же это за грохот?

Сэти сердито захлопнула дверцу духовки.

– Баглер! Баглер! Я сколько раз вам говорила, чтоб не смели играть здесь в мяч? – Она глянула в сторону белой лестницы и увидела наверху Денвер.

– Это она пробовала наверх подняться, – пояснила Денвер.

– Что? – Сэти нервно скомкала в руках тряпку, которой бралась за дверцу духовки.

– Это малышка, – сказала Денвер. – Разве ты не слышала, как она по ступенькам ползет?

Непонятно, что больше сбило Сэти с толку: то ли, что к Денвер вдруг снова вернулся слух, то ли, что ее малышка – господи, неужели она уже ползала? – теперь уже не только ползает, но и делает дальнейшие успехи в исследовании дома.

Возвращение к Денвер слуха, утраченного из-за ответа, который она не в силах была услышать, и вновь обретенного благодаря звуку шажков ее мертвой сестренки, когда та пыталась вскарабкаться по лестнице, обозначило очередной поворот в судьбах обитателей дома номер 124. И с этих пор дух стал выказывать откровенную недоброжелательность. Вместо прежних вздохов и мелких пакостей теперь это была самая настоящая злонамеренность. Баглер и Ховард прямо-таки бесились, видя полную беспомощность матери и бабушки, и с мрачным упреком на лицах надолго исчезали из дому, стараясь как можно больше времени проводить в городе, на конюшне, где подносили в стойла воду и корм. В конце концов зловредный дух стал изобретать для каждого свою пакость. Бэби Сагз устала, легла в постель и больше не вставала, пока ее большое старое сердце не перестало биться. Если не считать редких просьб принести ей что-нибудь яркое, она почти ничего не говорила – до того полуденного часа в последний день ее жизни, когда она самостоятельно выбралась из постели, медленно подошла к двери в гостиную и провозгласила – для Сэти и Денвер – тот вывод, который извлекла из шестидесяти лет жизни в рабстве и десяти лет свободы.

– Нет большего несчастья в жизни, чем белые люди. Они просто не знают, когда нужно остановиться, – сказала она и снова легла в постель, укрылась с головой стеганым одеялом и предоставила им возможность сколько угодно обдумывать ее слова.

Вскоре после того, как Бэби Сагз умерла, Сэти и Денвер попытались призвать маленькое привидение и как-то с ним договориться, но ничего не добились. Понадобился мужчина, Поль Ди, который сумел не только выгнать привидение из дома, но и сам занял его место. И пусть они ходили на праздник, Денвер по-прежнему предпочитала Полю Ди зловредное привидение. В первые дни, когда Поль Ди еще только переехал к ним, Денвер целыми днями просиживала в своей изумрудной комнатке, чувствуя себя одинокой, как гора, и почти такой же большой, и думала, что у всех, кроме нее, кто-то есть, а теперь вот даже привидение от нее отказалось. Так что, увидев черное платье и под ним два незашнурованных башмака, она вся затрепетала от тайной благодарности. Какова бы ни была ее сила и как бы она этой силой ни пользовалась, Возлюбленная принадлежала только ей, ей одной. Денвер, конечно, встревожилась, когда, как она думала, Возлюбленная пыталась причинить зло Сэти, однако почувствовала, что не в силах помешать ей – столь неудержима была ее потребность любить. То, что произошло на Поляне, вызвало у нее в душе стыд, потому что выбор между Сэти и Возлюбленной был сделан без всякой внутренней борьбы.