Джеймс Болдуин - Современная американская повесть

От волнения Маст сперва хотел вытащить пистолет и пальнуть по низко летящим самолетам, но потом испугался, что будет выглядеть смешно и глупо. На полигоне он стрелял из пистолета отлично, но сейчас почти не сомневался, что промажет. А если бы попасть, думал Маст, вот было бы дело! В одиночку сбить самолет из пистолета! Вот был бы героем — в девятнадцать-то лет! Черт, медаль, пожалуй, дали бы. Над ними опять заревел самолет, и, пятясь под напором передних, Маст представил себе картину: генерал, дивизионный плац, полковой оркестр играет перед строем, и прочее. А что творилось бы на родине, в Мизернвилле! Но он сробел, испугался, что его поднимут на смех, если он вытащит пистолет.

А между тем во всей толпе вооружен был один Маст, потому что остальные трое караульных должны были находиться в караулке и спать там же. Сидел бы там и он, но вчера при разводе его назначили вестовым. Жалея, что не может выстрелить, Маст опустил руку и погладил кобуру, которую ему предстояло сдать сегодня вместе с пистолетом.

Тут на плечо его опустилась тяжелая рука. Маст вздрогнул, обернулся — старшина Викофф, крупный, за тридцать лет мужчина, смотрел на него сердитыми глазами, с той же застывшей, глупой полуухмылкой, какая была на лицах у всех солдат, в том числе и у него, Маста.

— Маст, ты ведь сегодня вестовой в карауле?

— Что? А-а. Ну да. Вестовой.

— Дуй-ка ты в штаб, коли так, — добродушно сказал старшина. — Может, ты там нужен — с донесениями посылать.

— Ага, — сказал Маст. — Есть, сэр, — и стал протискиваться к казарме, допивая на ходу молоко. Как же я сам об этом не подумал? — удивлялся он.

Пройдя через казарму, Маст увидел, что громадный внутренний двор ее заполнен бегущими. Когда с ревом пролетал самолет, они рассып а лись и падали, как кегли. Потом вскакивали и бежали дальше. Маст сам видел, как одного ранило в ногу. Он не поверил своим глазам. Раненый просто упал и лежал, подняв голову и колотя кулаками по земле — не то от боли, не то от злости, Маст не мог понять. Когда самолет пролетел, выскочили двое, подхватили его под мышки и поволокли, точь-в-точь как уволакивают с поля покалеченного футболиста.

На крыше казармы уже появлялись солдаты с пулеметами и автоматическими винтовками Браунинга и били по самолетам; из своего укрытия под крыльцом Маст наблюдал за ними с острой завистью. Надо же, чтобы именно сегодня его поставили в караул, и, самое обидное, вестовым.

Масту уже приходилось бывать в карауле, но вестовым его не назначали ни разу. Дело в том, что, когда доходило до рапорта, он терялся. При осмотре он всегда был подтянут, выглядел не хуже любого, приказ по части помнил наизусть. Но стоило дежурному офицеру задать ему вопрос, он цепенел и из головы у него все вылетало.

И надо же, чтобы именно сегодня, огорчался Маст, его назначили вестовым. Вообще это самая завидная должность, потому что всех делов у тебя — только сидеть при штабе, под дверью у полковника, ночью ты совсем свободен, а остальные целые сутки стоят, два часа отстоял, через четыре часа — снова.

А чего еще было ожидать? — с грустью думал Маст. — На что рассчитывать? Везет, как всегда: в день, когда япошки напали на Оаху, угодил в караул вестовым.

Маст стоял под крыльцом, наблюдал за налетом, и в душу ему заползала тяжелая, горькая тоска. Ощущение того, что даже самая долгая жизнь коротка, и в конце ее — уход, смерть, тлен, по пути же человеку нечего ждать, кроме разочарований и горечи, кроме вранья и ненависти всех, кто тебя окружает. Может быть, то, что он, окончив среднюю школу, служит в роте остолопов, способствовало такому настроению.

Считая ниже своего достоинства бежать вместе с остальными, хотя холодок пробирал его, Маст сложил губы в презрительную усмешку, вышел из-под крыльца и молодцом зашагал по двору, с пистолетом на бедре. Дважды, пока он шел, над двором пролетали штурмовики, брызгая огнем; пули взрывали в дерне двойную пыльную борозду и с визгом рикошетировали от кирпича, но Маст, хотя и чувствовал, как у него подергиваются мышцы на спине, не позволил себе побежать и даже прибавить шагу. В третьем батальоне из-под крыльца ему сердито, возмущенно закричал какой-то офицер:

— Ты что, дубина? Давай отсюда! С ума сошел? Бегом! Марш! Приказываю!

Маст повернул голову, посмотрел на него, но не остановился и не ускорил шага. И вдруг все его возбуждение выхлестнуло наружу, как кровь из раны.

— Пошел ты! — радостно гаркнул он, потому что сейчас даже офицер ничего не мог ему сделать.