Джеймс Болдуин - Современная американская повесть

Интересно, как выглядит человек, стоящий позади меня. Увидеть его я не могу. В моем сознании брезжит некий карикатурный абрис, внушенный его хамскими понуканиями. До отказа вывернув голову в сторону и заведя назад глаза, я выманиваю в поле зрения его лицо. Огромным усилием бокового зрения я различаю бледный овал, нос (да, это нос!), два темных пятна на месте глаз, но вижу я не в фокусе. Какого цвета волосы — седые? У меня падает сердце: таким же размытым пятном она видит и меня. Я и отчаянии, что не в силах заполнить живой массой этот узкий овал, и я бешусь, что мое собственное лицо — неживое для девушки. Мне жаль себя — и немного жаль это привидение за моей спиной, и росток сочувствия к такому же обделенному, который также не может предстать чужим глазам, рождает любопытство, которого я себе не позволял до сих пор.

Я говорю ему через плечо:

— Эй, что вам неймется? Куда вы так спешите?

Тут я спохватываюсь, что повернулся-то я вправо и мусорщик принимает мои вопросы на свой счет. Убедив себя, что я с моим прошением стою ему поперек дороги, он ошеломлен дерзостью моих вопросов.

— Тебе хорошо! — кричит он, уставив мне в переносицу свою двустволку. — Ты во втором ряду. А попробуй тут, с краю. Эти прут — все на меня. Как в мясорубке. Всю руку измочалили.

Я резко дергаю головой, попадая сначала одним глазом, потом другим в электрическую розетку его глаз.

— Нет-нет, — говорю я. — Я разговариваю со своим задним. Задний, я к вам обращаюсь!

Молчание.

Я снова окликаю его.

Наконец очухался:

— Что такое?

— Почему вы так спешите? Вам не приходилось читать про треску и улитку [26] Песенка из «Алисы и Стране Чудес» Л. Кэрролла: «Говорит треска улитке: „Побыстрей, дружок, иди!“» ?

— Что?

— Вы умеете читать? Когда-нибудь читали…

— Я художник! Краски!

Мне хочется вообразить, какой он.

— Сколько вам лет?

Не отвечает. Услышу ли я от художника что-нибудь, кроме нетерпеливых выкриков, неизвестно. Мусорщик между тем испепеляет меня взглядом.

Но я продолжаю смотреть вправо: теперь понятно, почему девушка шепталась со мной чаще всего через правое плечо. В эту сторону взгляд ни во что не упирается. Дома ушли влево и приняли неясные очертания. Пусть справа много движения — небо здесь просторное, по нему не спеша проплывают на северо-восток кудрявые облака; здесь веселят глаз деревянные шпили церквушек, одна мысль о лужайке за стеной захватывает дух.

— Тридцать шесть.

Все-таки ответил. Моложе меня на год. В этом возрасте мужчины уходят от жен.

— Вы расписываете дом а или пишете картины?

После недолгой паузы:

— А то и другое нельзя?

— И то и другое? Вам хватает времени?

— Шевелитесь, шевелитесь! Не задерживайте очередь!

Вот откуда его нетерпение: хочет вместить две жизни в один срок. Немного выждав, я говорю:

— Словесный портрет свой можете дать?

— Что вас разбирает? — взрывается он. — Ни с того ни с сего вопросы, расспросы.

— Сколько мы здесь стоим — четыре часа с лишним? Как бы вам объяснить… Хочется иметь представление о человеке, с которым выстоял все утро. Его портрет.

— За портреты, приятель, я беру деньги.

В голосе раздражение. Что ж, последую примеру девушки и буду сам придумывать ему внешность. Вроде бы получается. У него нехороший рот. Интересно, каким вижусь я сам? Такое ощущение, словно мое лицо теряет черты.

Она разговаривает с учительницей справа от себя. Обязательным вопросом, с которого начинается знакомство в очереди, они уже обменялись. Насколько я понял, учительница будет говорить о положении в своем классе. К ним назначили полицейского, который прежде никогда не работал в школе; он отвечал за какой-то участок, а там с него не спрашивали выдержки. «Он криком требует тишины, — порицает его эта женщина. — А кричать, чтобы замолчали, нелепо. Он кричит, и все кричат. У меня уже не класс, а стадион».

В ней столько ненависти к этому полицейскому, что мне делается не по себе. Не позавидую ее ученикам.

— Я была такая рассеянная в школе, — говорит девушка. — Все время глазела в окно. Целый альбом с видами из школьных окоп собрался в голове за годы учения.

— Очередь абсолютно неверно составлена, — говорит учительница. — Нужно было ставить по семь в ряд. А поток пешеходов направить в обход, через Апельсиновую.

Это нелепое соображение заставляет меня изменить своим примыкающим и вмешаться в чужой разговор.

— Мы не станем от этого продвигаться быстрее. У окошек человеком будут заниматься ровно столько времени, сколько сейчас.