Джеймс Болдуин - Современная американская повесть

— А то всегда является уйма людей, которых никто не звал. Давно знаете детку?

— Не очень.

— Ага, вы недавно знаете детку?

— Я живу этажом выше.

Ответ был, видимо, исчерпывающий, и он успокоился.

— У вас такая же квартира?

— Гораздо меньше.

Он стряхнул пепел на пол.

— Вот сарай. Невероятно! Детка не умеет жить, даже когда у нее есть деньги.

Слова из него выскакивали отрывисто, словно их отстукивал телетайп.

— Вы думаете, она — да или все-таки — нет? — спросил он.

— Что — «нет»?

— Выпендривается?

— Я бы этого не сказал.

— И зря. Выпендривается. Но, с другой стороны, вы правы. Она не выпендривается, потому что на самом деле ненормальная. И вся муть, которую детка вбила себе в голову, — она в нее верит. Ее не переубедишь. Уж я старался до слез. Бенни Поллан старался, а Бенни Поллана все уважают. Бенни хотел на ней жениться, но она за него не пошла; Бенни выбросил тысячи, таская ее по психиатрам. И даже тот, знаменитый, который только по-немецки говорит, слышите, даже он развел руками. Невозможно выбить у нее из головы эти… — и он сжал кулак, словно желая раздавить что-то невидимое, — идеи… Попробуйте. Пусть расскажет вам, что она втемяшила себе в голову. Только не думайте — я люблю детку. Все ее любят, хотя многие — нет. А я — да. Я ее искренне люблю. Я человек чуткий, вот почему. Иначе ее не оценишь — надо быть чутким, надо иметь поэтическую жилку. Но я вам честно скажу. Можешь разбиться для нее в лепешку, а в благодарность получишь дерьмо на блюдечке. Ну, к примеру, что она сегодня собой представляет? Такие-то вот и кончают пачкой люминала. Я это столько раз видел, что вам пальцев на ногах не хватит сосчитать, и притом те даже не были тронутые. А она тронутая.

— Зато молодая. И впереди у нее еще долгая молодость.

— Если вы о будущем, то вы опять не правы. Года два назад, на Западе, был такой момент, когда все могло пойти по-другому. Она попала в струю, ей заинтересовались, и она действительно могла сняться в кино. Но уж если тебе повезло, то кобениться нечего. Спросите Луизу Райнер. А Райнер была звездой. Конечно, Холли не была звездой, дальше фотопроб у нее дело не шло. Но это было до «Повести о докторе Вэсле». А тогда она действительно могла сняться. Я-то знаю, потому что это я ее проталкивал. — Он ткнул в себя сигарой. — О. Д. Берман.

Он ожидал проявлений восторга, и я был бы не прочь доставить ему такое удовольствие, но беда в том, что я в жизни не слыхал об О. Д. Бермане. Выяснилось, что он голливудский агент по найму актеров.

— Я ее первый заметил. Еще в Санта-Аните. Вижу, все время ошивается на бегах. Я заинтересовался — профессионально. Узна ю : любовница жокея, живет с ним, с мозгляком. Жокею передают от меня: «Брось это дело, если не хочешь, чтобы с тобой потолковала полиция», — понимаете, детке-то всего пятнадцать. Но уже свой стиль, за живое берет. Несмотря на очки, несмотря на то, что стоит ей рот раскрыть, и не поймешь — не то деревенщина, не то сезонница. Я до сих пор не понял, откуда она взялась. И думаю, никому не понять. Врет как сивый мерин, наверно, сама забыла откуда. Год ушел на то, чтобы исправить ей выговор. Мы что делали? Заставили брать уроки французского. Когда она научилась делать вид, будто знает французский, ей стало легче делать вид, будто она знает английский. Мы ее натаскивали под Маргарет Салливан, но у нее было и кое-что свое, ей заинтересовались большие люди, и вот в конце концов Бенни Поллан, уважаемая личность, хочет на ней жениться. О чем еще может мечтать агент? И потом — бац! «Повесть о докторе Вэсле». Вы видели картину? Сесиль де Милль. Гари Купер. Господи! Я разрываюсь на части, все улажено: ее будут пробовать на роль санитарки доктора Вэсла. Ну, ладно, одной из его санитарок. И н а тебе — дзинь! Телефон. — Он поднял несуществующую трубку и поднес ее к уху. — Она говорит: «Это я, Холли». Я говорю: «Детка, плохо слышно, как будто издалека». Она говорит: «А я в Нью-Йорке». Я говорю: «Какого черта ты в Нью-Йорке, если сегодня воскресенье, а завтра у тебя проба?» Она говорит: «Я в Нью-Йорке потому, что я никогда не была в Нью-Йорке». Я говорю: «Садись, черт тебя побери, в самолет и немедленно возвращайся». Она говорит: «Не хочу». Я говорю: «Что ты задумала, куколка?» Она говорит: «Тебе надо, чтобы все было как следует, а мне этого не надо». Я говорю: «А какого рожна тебе надо?» Она говорит: «Когда я это узнаю, я тебе первому сообщу». Понятно теперь, про что я сказал «дерьмо на блюдечке»?