Бен Хетч - Знаменитый газонокосильщик

Через некоторое время папа поднимается ко мне в комнату и снова начинает распространяться о том, какой неквалифицированной работой я занимаюсь.

— Кавалеры орденов Британской империи, директора, лорды, члены парламента, председатели общественных компаний, семеро награжденных Крестом Виктории… После окончания этой школы люди не работают в «Макдоналдсе».

Более отвратительного вечера у меня еще не было. «Симпатяга», — скучными голосами замечают подвыпившие девицы, когда я прохожу мимо в своих лоснящихся черных брюках с зашитыми карманами, что делается компанией из тех соображений, чтобы ты, не дай бог, чего-нибудь не упер. Потом какая-то дама опускает жалобу в ящик для рекомендаций, высказывая свое недовольство состоянием зала для посетителей. Эдди изначально находится в дурном расположении духа, так как опасается, что нам не завоевать звание лучшего ресторана. Плюс ко всему мне не удается сдать экзамен на получение следующего значка. Я не набираю ни одного балла по разделу «Деятельность». Потому что считается, что даже тогда, когда делать абсолютно нечего, человек должен выглядеть занятым. Мне это явно не по уму. Это бессмысленно и унижает человека. Если каждый раз бросаться к шейкеру для молочных коктейлей с таким видом, словно там находятся радиоактивные отходы, тебя сочтут человеком, для которого нет удовольствия выше, чем работа, и ты не можешь дождаться того момента, когда надо будет что-нибудь вытереть.

Раньше я несколько преувеличивал папины недостатки, но сегодня он проявил себя в полную меру. Он сообщает, что ездил в интернат и не ощутил там ничего тлетворного. Меня это не удивляет. Не сомневаюсь, что его чопорность обусловлена исключительно тем, что все свое детство он провел в викторианских работных домах.

— Ему там будет чем заняться, — говорит папа, когда я возвращаюсь домой и обрушиваюсь на него с упреками. — Спортивные занятия и система аттестаций. Уже не говоря о том внимании, которое будут уделять лично ему. А он нуждается во внимании. Ты же видишь, что с ним стало за последние несколько месяцев. Я знаю, что ты думаешь. Я понимаю, что ты хочешь, чтобы он был рядом. Я тоже хочу этого. Мне нравится, когда он рядом, но…

— Когда он рядом! Да ты говоришь о нем, как о собаке! — восклицаю я.

Папа заявляет, что не станет со мной разговаривать, если я буду на него кричать, хотя я даже голос не успел повысить.

Чарли на все это реагирует совершенно спокойно, словно его это не касается. Думаю, папа уже устроил ему промывание мозгов, потому что единственное, что его интересует, — сможет ли он взять с собой Медлюшку-Зеленушку.

Вечером я обнимаю Джемму, ощущая полное отчаяние. Что с нами будет?! Для того, чтобы стать хиппи, надо иметь деньги. Я бы хотел увидеть мир. Беллингдон для меня слишком мал. Люди ездят на сафари и потом жалуются, что у зверей там слишком мало жизненного пространства. А как обстоят дела с жизненным пространством Джея Голдена? Естественным местом обитания человека является весь земной шар, а меня запирают в одном микрорайоне.

Мы сидим в гостиной у Джеммы, и она говорит, что очень надеется, что в Шеффилде ей откажут, потому что не может себе представить, как будет жить без меня.

— Иди сюда, обнии еня, — говорит она. Джемма всегда глотает букву «м», когда у нее слезливое настроение.

— Я здесь. И ты еня обнии. — Похоже, мне тоже передалось это свойство.

— Я так счастлива со своим ежом. — Джемма считает, что я похож на ежа.

— И я страшно счастлив со своей Джем-Джем. — Я называю ее Джем-Джем, потому что она похожа на гигантскую панду.

Позвонил в «Макдоналдс» и сказал, что у меня болит живот. Эдди сообщает, что, когда я вернусь, придется принести справку от врача. «Если это пищевое отравление, я не хочу, чтобы ты заразил весь ресторан», — говорит он. Папа тоже спрашивает, что со мной случилось, и когда я ему отвечаю, его, наверное, посещает чувство вины, потому что он даже не набрасывается на меня.

— Да ладно, это еще не конец света, — говорит он. — Ты же знал, что рано или поздно это все равно произойдет. А чем скорее, тем лучше. Роксбург действительно очень хорошая школа. Хочешь, сыграем в бильярд? Я ведь еще никуда не делся.

Я отвечаю ему, что бильярд — это алкоголь XX века, поскольку он притупляет как подвижность мускулов, так и сознание, и вообще эту игру пора уже обложить налогом. Я поднимаюсь к себе, чтобы нахамить всем знаменитостям, но не могу придумать ничего остроумного, поэтому просто обзваниваю по папиному справочнику всех на «А» и «Б» и называю их пиздами. Потом ложусь и начинаю начинаю читать «Обнаженных и мертвых» Нормана Майлера, что погружает меня в еще большую депрессию. Это честный рассказ о жизни, смерти и хрупкости человеческого организма, который был написан Майлером, когда ему было двадцать три года. Всего двадцать три! Это нечестно! Я тоже хочу ползти через японские заграждения на тихоокеанском острове, пить вместе с боевыми товарищами на вымытом дождями бивуаке изюмную водку и думать, хватит ли мне сил выдержать следующее сражение. Меня уже тошнит от «Макдоналдса». Там нет боевых товарищей, а самое крутое, что мне приходится там делать, так это отдирать ногтями от пола засохшие корнишоны, которые невозможно отмыть тряпкой.