Вирджиния Эндрюс - Руби

– Ты не думала, что это будет так ужасно? – повторила Жизель. В глазах ее вспыхнули подозрительные огоньки. – Значит, ты все же что-то планировала?

Я растерянно молчала.

– Говори! – потребовала Жизель. – Сознавайся, ты хотела мне отомстить?

– Да, – призналась я, чувствуя, что отпираться бессмысленно. – Ты же постоянно подстраивала мне гадости. Я хотела положить этому конец. И пошла к королеве вуду.

– Ну ты и дрянь!

– После аварии я пошла к ней снова. И она сказала, что моей вины тут нет. Ты во всем виновата сама. В твоем сердце было слишком много ненависти, и это довело тебя до беды, – выпалила я.

– Мне плевать, что сказала эта чертова колдунья. Если я расскажу папе, что аварию подстроила ты, он тебя возненавидит. Скорей всего, не захочет тебя видеть и отошлет назад в болота.

– Ты этого хочешь, Жизель?

Она задумалась. Потом губы ее тронула недобрая тонкая улыбка, от которой по спине у меня забегали мурашки.

– Пожалуй, нет. Ты должна искупить свою вину передо мной. По крайней мере, попытаться.

– И что я должна для этого сделать?

– Все, что я прикажу, – заявила она. – Отныне ты должна слушаться меня беспрекословно.

– Я и так готова тебе помочь, Жизель. И вовсе не потому, что боюсь твоих угроз.

– Не ори так. От твоей трескотни у меня разболелась голова.

– Прости. Наверное, мне лучше уйти.

– Ты никуда не уйдешь, пока я тебе не позволю! – заявила Жизель. – Сейчас ты отправишься к Мартину и расскажешь ему, что он сделал меня инвалидом. Потом вернешься и расскажешь мне, как он отреагировал. Давай!

Лицо ее исказила гримаса боли. Я повернулась и направилась к дверям.

– Руби! – окликнула меня Жизель.

Я обернулась.

– Все-таки жаль, что мы теперь совсем не похожи, правда? Но это можно исправить. Нужно только превратить тебя в калеку!

Не ответив, я вышла из палаты. Следовать совету Мамы Деде оказалось непросто. Она сказала, что в сердце Жизели любовь и ненависть тесно переплелись и необходимо развязать этот узел. Однако я видела лишь тугой комок ненависти и не представляла, как с ним быть. Но сдаваться нельзя, твердила я себе, возвращаясь домой вместе с папой и Бо.

Два дня спустя Жизели сообщили о смерти Мартина. Страшное известие поразило ее как гром среди ясного дня. Казалось, до сих пор она думала, что авария, тяжелые травмы, паралич – всего лишь кошмарный сон. Скоро она очнется, встанет как ни в чем не бывало и вернется домой, к своей прежней жизни. Узнав, что Мартин погиб и сегодня состоятся похороны, она осознала непоправимость случившегося. Бледная как полотно, Жизель погрузилась в оцепенение, из которого ее невозможно было вывести. Пока отец и Дафна находились рядом, она не проронила ни слезинки. После, когда они ушли и мы оказались с ней наедине, глаза ее оставались сухими. Лишь когда я поднялась, чтобы идти на похороны, она приглушенно всхлипнула. Я бросилась к ней.

– Жизель, Жизель, – бормотала я, гладя ее по волосам.

Она отдернула голову. Слезы ее успели высохнуть, взгляд полыхал злобой.

– Ты нравилась ему больше, чем я! Я знаю! – взвизгнула она. – Он вечно говорил о тебе, даже когда мы были вдвоем! Это он хотел, чтоб ты поехала с нами! А сейчас он мертв! – заявила она таким тоном, словно я была в этом виновата.

– Мне очень жаль, – вздохнула я. – Увы, тут уже ничего не поправишь.

– Ступай к своей колдунье! – бросила Жизель и отвернулась к стене. – Может, она его оживит.

Я постояла у кровати, не зная, что сказать, и вышла прочь.

На похороны собралось огромное количество народа. Пришли почти все ученики нашей школы. Гроб несли мальчики из бейсбольной команды. В горле у меня стоял ком, и я была рада, когда отец взял меня за руку, поддерживая меня и желая моей поддержки.

После похорон на несколько дней зарядил дождь. Природа как будто горевала вместе с нами. Мне казалось, тоска и печаль поселились в наших сердцах навсегда, а значит, ненастье будет длиться вечно.

Но однажды утром меня разбудил яркий солнечный свет. Придя в школу, я обнаружила, что облака грусти развеялись. Все снова были поглощены будничными делами и заботами, а о трагедии старались забыть. Клодин из кожи вон лезла, пытаясь захватить место лидера, которое прежде занимала Жизель. Меня это не волновало. От друзей и подруг сестры я старалась держаться подальше, перемены проводила в обществе Бо.

Наконец настал день, когда Жизель вернулась домой. Врачи полагали, что она может продолжать курс лечения в домашних условиях. Отец нанял сиделку, миссис Уоррен, которая прежде работала в военном госпитале и имела опыт ухода за обездвиженными пациентами. То была женщина лет пятидесяти, высокая, широкоплечая, с крупными, почти мужскими чертами лица и коротко стриженными каштановыми волосами. Руки у нее были такие сильные, что Жизель она поднимала как перышко. Держалась миссис Уоррен по-военному сурово: слугам отдавала приказы непререкаемым тоном, а на Жизель покрикивала, словно та была новобранцем, а не инвалидом. Стоны и жалобы пациентки не вызвали у сиделки ни малейшего сочувствия.