Николай Байтов - Любовь Муры

Эти дни я Идку забросила совсем, вообще я не имею возможности уделить ей внимание, а тут и подавно. Знаете, она успела прочитать «Лето», а я и не уследила! Передаёт мне сейчас содержание. Послушайте о курьёзах детского сегодняшнего воспринимания: говоря об отъезде Аннет из города (её бегство от Филиппа) она объявляет: «Аннет поехала в совхоз!» Ребёнок ея возраста деревни иной не представляет!

Завтра доклад, — я мало подготовлена, всё не могла сосредоточиться, да и сегодня не было такой выдержки. Нехорошо! Завтрашнего дня боюсь. Мы с Вами, очевидно, часто в одно и то же время беседуем на расстоянии друг с другом. Пожелайте мне успеха! Буду думать только о Вас, моя дорогая, любимая, родная рыжая кошечка.

P. S. Постараюсь в письмах к событиям своих последних дней не возвращаться. Так лучше. [ Слово «не» написано жирно и подчёркнуто тремя чертами .]

1/II.

Пришла на работу в темноте. Проходя мимо близь расположенной возле нас товарной станции, глядя на станционные огни, я так реально представила момент своего утреннего приезда в Москву… В учреждении почти никого нет, только истопник и кухарка; слушая радио, я Вам наскоро пишу.

Вчера так затянулись прения по основному докладу, что остальные перенесены на сегодня, в том числе и мой. Целый день находясь в невероятном напряжении (в ожидании доклада), я не принимала участия в прениях (нужно было критиковать свои прошлые ошибки), меня за это страшно ругали, а в конечном итоге я поплатилась за это ещё одной ночью. Хорошо если спала часа два. Но, к удивлению, самочувствие бодрое, при гнуснейшем настроении. До чего я мелко самолюбива!

Писать сейчас я принялась не для того, чтобы передавать Вам о своих настроениях. Хочу Вам отправить письмо вот с какой просьбой: рыжая, не надо посещать больную приятельницу (что за прекрасные мелодии, всё передают всевозможные испанские bolero и неаполитанские песенки — чёткие, солнечные, ажурные!). Детка, я боюсь, что эти посещения скверно скажутся на Вас. Меня вообще пугают Ваши настроения, — к такому тяжёлому состоянию если Вы прибавите безотрадное зрелище больного человека, то так или иначе, а сказаться на Вашей психике это должно. Если Ваша приятельница очень больна, то даже помощи Вы ей оказать не сможете. В технической помощи она, очевидно, не нуждается, а моральная Ваша поддержка к ней не дойдёт. Нужно же разграничивать полезность различных выказываний участия к человеку. Если только я Вам хоть немного дорога, исполните мою просьбу, любимая! Вы хотели мне помочь — в этом и будет большая Ваша помощь. Вы несказанно мне дороги, Ваше здоровье меня беспокоит, поберегите его. Сейчас начнут мне мешать, какая досада!

Голубка ненаглядная, как хочу ускорить приезд в Москву. Всё появляются новые препятствия, числа 10-го скажу уже о дне приезда. Говорю Вам, что до последнего момента не буду уверена, что увижу Вас, даже когда буду подниматься к Вам по лестнице, и то не буду покойна — а вдруг она обвалится!.. Сейчас передают по радио биографию Роллана. Подходит завхоз — помешает.

Кончаю. Моя любимая, исполните же мою просьбу, умоляю следить за своим здоровьем. Жду письма с ответом о согласии, уверена, что меня отказом Вы не огорчите. (Биография Роллана была очень схематично передана.)

2/II.

До того нет времени, что стараюсь совместить невозможное: в левой руке ложка с отвратительной кашицей (моя пища), а в другой перо — и пишу Вам. Сейчас бегу в город — много заданий, а вечером продолжение конференции. Получила Ваше обеспокоенное письмо. Сестричка моя родная, — благодарю за него. На всё это я скажу словами Фета (кажется, его!) —

Любимая, доклад прошёл прекрасно. Мне приятно было видеть, как зал в 200 человек слушал меня внимательно, без перешёптываний и без хождений. Всё напряжение было направлено на желание скрыть от аудитории своё смущение, как говорят друзья — мне это удалось.

Моё здоровье как будто бы в эти дни (2 дня) лучше, боюсь констатировать — становлюсь суеверной, от воспоминанья болей в позвоночнике меня лихорадит! К тому же, как это ни странно, физические страдания я всегда переношу терпеливо (особенно после родов!).

Начинаю снова читать. Повторяю Войнича: «Овод».

3/II.

Ну до чего хотелось читать Ваши строки! И вот, входя в комнату, стремительно открывая дверь, я бросаю жадный взгляд на столик — письма нет! Уже зная, что не получу утешительного ответа, я всё же упавшим голосом даю вопрос: «писем сегодня нет?» Чего бы я только не дала, чтобы иметь перед собой Ваш серый конверт с таким милым разбросанным почерком. Вы моё утешение, как было бы пусто без Вас, чем заполнила бы я этот провал? Но в то же время как страшит мысль, что всё непрочно, недолго и, наконец, ещё так, в сущности говоря, незнакомо. Ведь люди в своём обнажении (наготе) выступают только при непосредственном соприкосновении. Что Вы знаете обо мне, а я о Вас? Правда, 15 дней совместной жизни были во многих отношениях показательны, но всё же их недостаточно…