Юрий Дружков - Кто по тебе плачет

— Ненормальный. Ты всерьез? Такая махина! Двери, окна, потолки. Одних кирпичей миллион.

— В наших жилах кровь, а не водица. Одолеем. Стратегия моя будет предельно точной.

— У тебя две руки.

— Освою кран… Все туда перекину, вдоль, стен бурты с кирпичом. Сразу весь, по всему фронту.

Она отмахнулась от пчелы, будто не от нее, от моих слов.

— Иди обедать, стратег. Только неумытый мороженое с клубникой не получит.

— Да здравствует мороженое с клубникой! — заорал я, не в силах иначе передать избыток сияния, плывущего ко мне, падающего на меня с неба, с просвеченных легких, летучих ее волос.

Моя спальня с этого дня в одном из колесных вагончиков, оставленных строителями неподалеку от ангара с машинами.

Просыпаюсь в четыре или пять утра, и чтобы не мешать ей, больше не сплю в коридоре склада. Мы перенесли мою тахту, подушку, одеяло. У меня совсем неплохая резиденция. В открытую дверь виден один только лес, я дышу им всю ночь. Она говорит: закрывай, чтобы медведь не забрался… Но, кажется, и медведи покинули здешние места. Пока никто из леса к нам не заявлялся. Ни волки, ни лисы, ни зайцы, ни медведи, ни уссурийские тигры, ни львы, ни бегемоты, ни жирафы, ни крокодилы, одни древесные лягушки.

Утром бегу в котельную, почистить зубы, умыться, — и потом на мою стройку: месить бетон, укладывать кирпичи. Приходите, медведи, удивляйтесь. Я выложил один ряд по всему фундаменту и теперь начинаю понемножку другой. Вечерами у меня тренировка, но если быть откровенным, истое мученье с автокраном, железной махиной, слоном из металла и резины, в которого не входят, а взбираются по высоченным ступенькам.

Она смотрит на меня жалеющими глазами, как на ребенка, наливает божественный суп из листьев петрушки, морковки, укропа, с гренками, облитыми сыром.

— Я кажусь тебе дурачком?

— Да как тебе сказать… Очень редко у вашего брата попадаются морды, на которых отпечатан десяток интеллигентных прадедушек, вся родословная, предки. Так вот попалась.

— Ну, спасибо за морду.

— Извини. — Она тронула мою руку. — Мы с тобой вроде как породнились. У родственников бывает: грубят не потому, что грубится — нежность неудобна… Только я не понимаю потуги.

— Но ты для чего-то ладишь мороженое, холишь грядки. Могла бы спать с утра до вечера.

— Ну, я пока ничего не холю, больше реву. Сяду среди кустов и гляжу никуда… Мороженое ладит машинка.

— У меня тоже две машинки.

— Ты когда-нибудь строил?

— Свой гараж.

— Но ведь это… Кривое не будет?

— Я все по кирпичикам высчитал. Сколько до подоконника, сколько потом, сколько в промежутке, от угла до угла. Измерил длину потолочных блоков, измерил фундамент. Все внутренние стены в нем уже обозначены. Я мысленно укладывал их сотни раз.

— Мысленно… Что же наяву?

— Наяву трудней. Кран пока не дается.

— Вот видишь…

— У тебя тоже не все легко.

— Завидую тебе. Уверенности твоей. Не будь ее, не знаю, чтобы со мной стало… Вот и тетрадь завел, пишешь… Если не секрет.

Я помедлил:

— Они придут, спросят: зачем взяли, сколько взяли, что делали в чужом заведении.

— Все-таки веришь, придут?

— Обязательно.

— С таким упоеньем одни отчеты? — Она внимательно пригляделась ко мне. — Дашь когда-нибудь почитать?

— Когда-нибудь.

Не думал, что это может сниться. Кирпич на кирпич, одно движение похожее на другое, шлепок, накладка, новый ряд, за ним еще ряд, повторение всего того, что было днем. Даже не сон, а постоянный ритм в голове, в руках, в плечах. И я ложусь в постель с этим ритмом и хожу с ним, и ем, и пью. На утро после первой моей кирпичной работы я ходил смотреть на содеянное, трогал цемент, и он, к удивлению моему, был тверд, хотя сырой на вид, и несдвигаем, как сами кирпичи, как первый мой ряд. Он холодил руки, царапал их и не отлипал от камня. Даже мастерок его не сбивал.

Она пришла посмотреть на мою работу. Я хотел выглядеть умелым, неуемно динамичным, ловким, и старался, как мог.

— Ноги протянешь, на все тебя не хватит, — не то насмешливо, не то всерьез кинули мне строгие зрители. — Кстати, мне кажется, каменщики сначала строят угол дома и танцуют от угла.

— Правда? — удивился я такому открытию.

— Кажется так.

— А я хотел гнать ряды по всему квадрату…

Все мои легковушные водительские навыки деваются неизвестно куда, стоит мне подойти к автокрану. Преодолеть ощущение, что эта громада из металла не для меня — почти невозможно. Понять, как она бегает, как поворачивает, я могу, но что бегать она может и от мою движений, от моих действий, на это надо моральное усилие.