Юрий Дружков - Кто по тебе плачет

Мне стало казаться: крепыш пойдет не вперед, не в обратную сторону, даже не боком, а левым углом, наискосок. Такая диковина. Или он хочет подпрыгнуть вместе со мной, ковылять, подскакивая по бетону. Все же мы с ним очутились на улице, хотя на это понадобилось мне сорок минут. И мы едва не сбили с ног нашу симпатичную хозяйку. В удивлении стояла перед нами женщина в зеленом садовом халате.

— Господи, — перевела она дыхание. — Что происходит? Я подумала, приехали…

— Небольшая тренировка.

— Ты умеешь?

— Пробую.

Не решился тут же пояснить ей мою причуду, не смог.

— Он как живой. Бычок упрямый, — сказал я.

— Напугал.

— Прости великодушно. Хотел испытать незнакомую тачку.

— Посмотрю, как ты поедешь, посмеюсь.

— Ой, не скоро…

Мы гуляем иногда по нашей обетованной лесной поляне, ходим вокруг оставленных фундаментов, по краю леса, мимо спокойных стволов, никогда не переступая границу леса. Таким кажется он до сих пор необъятным, недобрым в этой своей бесконечности, окружающей нас, надменным, как любое неизмеримое расстояние, которое нет сил преодолеть.

Нельзя не дивиться воздуху, разлитому над поляной до краев, до самых верхушек, до иглистых верхушек леса, до маленькой белой тучки, всюду, под каждым стебельком волнами. Кажется, шагни в нее, шевельни траву, и забулькает он, густой ощутимый воздух, потечет, побежит, мелькая сиреневыми бликами цветов. Дышать — не надышаться.

Не работает ветряк, и поэтому тихо вокруг до смятения, до желания крикнуть, чтобы нам отозвалось эхо. Несоединимая со всеми этими кирпичными стенами, фундаментами, штабелями тишина. Так незаметно переходит она в лесной шорох. И, может быть, невольно боясь тишины, устав от нее, мы стремимся к вечному лесу, пугающему нас.

Мы бродим вокруг маленьких засеянных полей, делянок, участков, не знаю, как их назвать. Гречиха веет сухим добрым теплом. Необычайно цветет картошка, и смешными кажутся вдруг слова: не подарить ли тебе скромный букет картошки?…

От крана по земле тянется шланг: поливаю понемногу через день. И думаю вдруг: не забыть осенью выключить воду и шланг унести, чтобы не лопнул от мороза… И холодно мне становится от этой мысли, изнывающе холодно.

Зачем это нужно? Какое мне дело? Другие выключат. Придут, прилетят, выключат. А я буду не здесь, далеко. Я буду не здесь… Но въедливый голос тянет свое: не забыть выключить к морозу… Да какое мне дело? Пусть катится прахом… Не я виноват, не я бросил.

Не я. Но кто же?

Прогулка наша кончается в столовой на колесах. Вагончик больше не пахнет папиросным дымом. Он дурманяще пахнет кофе. Пол, окна, столики, стулья, кажется, потолок и сами стены вымыты ею до сияния, до бликов на стекле, на черном пластике. Девушки на картинках тоже выглядят умытыми, свежими, кофейными.

На столике в хорошем стекле букет.

Она мелет зерна кофе, сыплет ароматный порошок в медные колдовские баклажки, заваривает кипятком на плите, выдерживает магическую минуту и разливает в тонкие фарфоровые чашки, взятые нами, злоумышленниками, с казенного склада. Нежные, флюиды кофе сливаются вперемежку с настоем луговой травы, тишины, воздуха, наполняя сердце теплом и видимостью покоя.

— Прилететь бы сюда не случайно, по собственной воле, ни о чем не беспокоясь, век не улетела бы, — говорит она. — Совсем немного надо… Нет покоя, ничего не радует.

— Это где же немного? Тут немного? Бар один чего стоит. Названия только не хватает.

— Как ты прозаичен. В городе я бы тебя не заметила.

— Я тоже.

— Грубиян…

— Хорошее название: кафе «Грубиян»… Или кабачок «У кедра». Лесной шалман «Кому пышки, кому шишки»… Трактир у поляны «Приют утешения…».

— Чем тебя утешить?

— Коньяк будем?

— Не хочется…

— Хозяева пили часто.

— Хозяева… Мне кажется, они все время с нами. Привыкнуть не могу. Без конца оглядываюсь. То вдруг сами по себе начинают брызгалки булькать, фонтанчики. Словно их за моей спиной включили, отключили. То вентиляция дует и сама же перестает. Хожу и вздрагиваю. Шорох, жужжанье, плеск. Или привидения работают, или кто-то прячется, надо мной смеется. Включит, выключит… Посмотрел бы ты, как подвязаны ветки, оттянуты, притянуты, как забинтованы стволики. Перевязал кто-то, забинтовал и отошел только что… А я не знаю, снимать бинты или нет. Зачем они там, насколько… Под каждым табличка, название, возраст. Ягодники на проволоках. Ни один лист земли не касается… Делянки с медицинскими травками. Понемногу, но есть валериана, шалфей, мята, подорожник. И все это под крышей оберегается. Череда, зверобой, пустырник. Синюзен какая-то и чабрец, если не ошибаюсь. Наперстянка и чистотел. Есть еще девясил… А что значит левзея? Кому нужен алтен?… У меня бабушка травница была. В доме под Вологдой все подклети мохнатились от пучков. А я таких названий что-то не помню.