Юрий Дружков - Кто по тебе плачет

Я прошел к нему, потрогал полированные не закопченные бока и снова, как в первый раз, отдернул руку…

Заглянул в печь, где никогда не было никакого пламени, погладил другой, холодный котел над печью. Снова поискал в топке хоть щепотку золы, крошечный уголек — не нашел. Въедливо начал осматривать все кругом, читать указатели, прослеживать, куда и как тянутся трубы, хотя в сплетении зеленых и оранжевых труб не так легко было разобраться.

Ничего похожего на электропечь под котлом нет. Может быть, в самом котле упрятаны огромные кипятильники? Но я несколько раз шел вокруг и не заметил подводки, не увидел проводов и кабеля.

В правом углу не очень большого зала котельной открылась мне коллекция кранов с тугими рукоятками, более похожими на маленькие штурвалы, чем краны. Под каждым табличка с указанием; оранжерея, склады, жилой дом, автобаза… Как видно, весь городок снабжался горячей водой отсюда, и многое сделано про запас, к домам, которых пока нет.

Машинально потрогал я все краны, тугие массивные крепкие не сдвигаемые набалдашники ручки на трубах. Один из них был горячим, как и труба, ведущая к нему среди холодной путаницы кранов и цветных труб.

Склады? Но радиаторы в нашей комнате холодные. Куда же идет напрасное тепло? Что ни день — головоломка…

За дверью котельной сам воздух в оранжерее почудился мне густо-зеленым от свежести, от гудения пчел. Они поразили меня больше всего. Только теперь я заметил: среди зелени стоял пчелиный улей, похожий на сказочный теремок. Открытие для меня. Раньше никогда предполагал, что пчелы могут жить под крышей, летать под крышей, собирать мёд под крышей. Значит, в амбарные книги можно записать еще и мед? Но кто будет брать, и как его берут?..

Я сел на деревянную садовую скамейку с таким ощущением, будто никогда не встану, больше не поднимусь, никуда не пойду. Никуда.

Зеленое стекло над головой, зеленая завесь вокруг, зеленые капли на трубах, зеленые халаты, оставленные кем-то на вешалке у входа, обвислые неживые безвольные халаты, зеленый свет, усыпляющий мою волю… Разве я слажу с ними, со всеми тревогами?… Так и будет. Я больше ничего не могу.

В эту минуту ко всему я стал неправедно равнодушным, и все вокруг виделось никчемным, пустым и нелепым.

Неравнодушное было недосягаемо далеко…

…Мама на садовом участке. Проветренные, сквозные, просвеченные дождем и солнцем яблони, чайный аромат скошенной травы, мамиными руки, мамины слова:

— У тебя все хорошо, сынок? Я так редко тебя вижу…

У меня все хорошо… Но сколько бы я не встречал ее, сколько бы ни звонила она мне по телефону, я слышал эти слова:

— У тебя все хорошо, сынок?…

У меня все хорошо… Только я не успевал к тебе, мама. Никогда не успевал…

Вот выделили мне садовый участок. Я приехал к тебе в сомнении, как поступить, отказываться или нет, запрягаться в эту зеленую лямку или оставить ее жаждущим огородного рая, чтобы тебя пожалеть, седины твои, слабые силы твои…

Ты закрыла руками лицо, плечи стали вздрагивать, худые мамины плечи в синем платье в горошек. А я сидел рядом ошеломленный, всегда понимавший тебя с полуслова, не зная, что и подумать, о чем говорить, утешать.

Я часто видел, как мама плачет от горя и никогда не видел прежде, как она плачет от радости. Никогда не видел, никогда… Сына ее наградили садовым участком. Земля, своя земля, казалась ей вершиной успеха в жизни.

— Родненькая, да что же это с тобой? У меня до сих пор виски холодеют от жалости, руки тянутся гладить пустоту, и ветки царапают их до крови.

— Я ничего не могла для тебя сделать… я ничего не успела. Не хватило меня, прости… от меня одна беда, нищета… Как же ты вырос?… Как сумел в такой бедности?… Как выжил?… Как не сгинул, пока я долю мою отбывала?… Я ничем не могла замолить вину мою за корочки твои, за голод… рубашонки из дерюжек… болезни твои… пьянство того, кто был твоим… Я хотела, я старалась, а меня уже не хватает… не хватало, сынок… А теперь от меня останутся яблоньки, вишни, рябины… Вот женю тебя, внучонку останется… молитва моя… память обо мне… Все, что могу… ведь я деревенская… мне земля в городе снилась… я могу…

…Мальчик мой, совсем еще крохотка, с алыми ягодами в ладошке, тонет в ласковой зелени, в солнечных бликах и шелесте. А ее больше нет, и виноватость мою простить некому. Навсегда некому… Ничего не сладится, не вернется…

И горечь от неисполнимого желания хоть однажды приехать в сад и увлеченностью моей, старанием, хваткой убедить ее, что я не равнодушен к саду, к беленым стволам, ухоженным веткам, ягодам и цветам. Я не равнодушен… А ее больше нет…