Сергей Кузнецов - Серенький Волчок

– Ты испугался, маленький?

Нет, мама, нет, чего мне бояться. Я тоже там был, я был Серым Волком, я рыскал по лесу, я приходил в гости к Лисе, в домик к Красной Шапочке, к трем поросятам. Я никого не ел, что ты, мы все дружили, они были рады меня видеть, приглашали заходить еще, только Наф-Наф не открыл мне дверь, но мне было совсем не обидно, потому что там были и другие, из самых разных сказок, может, взрослых, которые я еще не читал.

– Значит, это был хороший сон, Сереженька?

Хороший, мама, конечно, хороший. Только, знаешь, мне было там так грустно… там нигде не было ни тебя, ни папы.

– Это только сон, мой маленький. Давай ты ляжешь на бочок, сложишь ручки вот так, слышишь, тук-тук, сердце в груди, ток крови в ушах, тук-тук, дай я спою тебе колыбельную: баю-баю-баю-бай, спи скорее, засыпай, закрывай глаза, заноси слеза, из-под век, из темноты выходят герои сказок, в субботу, в час ночи, шествие волшебных фигур, серенький волчок, спи, маленький, спи, никто не придет, ты сам Сережа, ты сам Волков, ты сам серый волк, чего тебе бояться, кто придет, и ухватит, и укусит, кто утащит во лесок, кто понесет далеко, за тридевять земель, за темные леса, за быстрые реки, туда, где взрослая жизнь, где каждый отвечает за себя и за других, за то, что сделал сам, за то, чему позволил случиться, где тихо-тихо звучит бай-бай-баю-бай, спи скорее, засыпай, улетай, залетай, за леса, заколдованные леса, неведомая краса мира, нежность, нежность, рука ложится на затылок, сон приходит серым волком, хватает за бок, уносит куда-то, сон, глубокий сон.

Снова - льется вода, пена пористыми сугробами вокруг тела, пузырьки щекочут спину, музыка из комнаты, закрыты глаза. Маша уезжает завтра утром, уже попрощались. Самолет унесет ее прочь от России, словно ветер смерти, отрывающий душу от безжизненного тела. Приятного путешествия, have a nice trip[9], дорогая, неизвестно, увидимся ли мы когда-нибудь. Черные спирали волос, одинокое кольцо на пальце, мягкий южный говор. Сквозь журчание воды и плеск далекой музыки я снова слышу тебя. До свиданья, до свиданья, напишу тебе е-мэйл, расскажу, что сталось с этим городом, вряд ли ты сюда вернешься, на развалины жизни, которой ты и не знала, прощай, Маша, прощай.

Денис Майбах лежит в ванне, лицо едва виднеется в просвете пенных облаков. Нет, он не врал Абросимову: ничего, кроме радости и тихого счастья. Интересно, переспали они с Иваном хотя бы на прощанье? Никакой ревности, радость жизни, гармония мира, прощай, любимая. Никогда не признавался ей в любви, никогда не признавался даже себе, стоял в стороне, смотрел, как руки теребят темные очки, считал дни до отлета, от внезапной нежности сердце теплым комом проваливалось вдоль позвоночника знакомым маршрутом.

Все кончено, родная, все кончено. Самолет взлетает в небеса, где нет границ, Сережин дух проходит путем мытарств, Паша Безуглов подписывает протокол, Таня плачет, одиноко скорчившись в опустевшей постели, Вадим смотрит в окно, за которым больше ничего не произойдет. Где наша радость? Где наша позитивность, которой мы заклинали призраков прошлого? Где наш гедонизм, кайф кофейной чашки и дрянного московского тирамису? Мы не смогли их удержать, не выполнили обета, но это не наша вина. Мы делали все, что могли. Мы честно работали и старались быть добры друг к другу. Иногда не выдерживали, но мы ведь не созданы быть героями, мы - только люди, как те, кто ездит в метро и на трамваях, носят турецкие вещи с оптового рынка, пьют "Балтику" из бутылок, пахнут по?том, ругают буржуев, любят своих жен и детей, хранят верность друзьям и стараются не сдаваться. А большего ни от кого и требовать нельзя.

Смешные и трогательные персонажи детских сказок, звери из неведомого леса, улетевшие вместе с Олимпийским Мишкой и лишь на миг вернувшиеся к нам. Среди вас не могло быть убийцы, в той жизни, что придумали мы с Вадимом, не было места убийству, смерти, кризису. Не было места любви и ревности, нелепым случайностям, пьяным смертям, голодным обморокам.

Сквозь надувной европейский фасад дюйм за дюймом проступает старый советский город, тот самый, что я увидел, возвращаясь домой пешком. Я думал, это - видение прошлого, а оказалось - преддверие будущего, старого, привычного мира дефицита, мира без бутиков и ресторанов, без кафе и офисов, мира убожества и тотальной нищеты. Мы жили в этом мире, когда были пацанами, считали кока-колу напитком богов, запретной амброзией, влагой познания, мы верили, что мир ограничен двадцатью двумя с чем-то миллионами квадратных километров, что калорийные булочки за 9 копеек - лучшее лакомство, рестораны - это для мажоров, а кафе на улице есть только в Париже. Прошло десять лет, и мы об этом забыли, мы привыкли к хорошей одежде, дорогим машинам, ланчу в час дня, кофейне в десять вечера, полной тележке в супермаркете, к теплу случайного тела в наших постелях и поцелуям верных друзей при прощании. Словно щитом мы закрылись от нашего детства, от честного, откровенного мира убожества, тоски и безнадежности. И лишь теперь, когда реальность разорвала дорогую, эксклюзивную материю наших иллюзий, мы поняли: ничего не изменилось. В костюме от "Brioni", за рулем "ауди" или "сааба" мы остались теми, кем были: людьми, которые не могли хорошо одеться в детстве, не могли выехать за границу, считали кока-колу напитком богов. Мы вернулись в наш город, в знакомый город слез, распада и разложения, город коммунального быта, трамвайного бытия, неизбежности смерти.