Джон Гришэм - Покрашенный дом

— Конечно. А ты?

— Хорошо умею.

— Но ты же в школу не ходишь.

— Я ходила — до четвертого класса. А потом мама принялась рожать одного за другим, и мне пришлось бросить. Я написала Рики письмо, сообщила ему о ребенке. У тебя есть его адрес?

Я не был уверен, что Рики будет рад получить от нее письмо, и уже начал было подумывать, как бы мне сыграть в дурачка. Но Либби мне нравилась, ничего тут не поделаешь. Она была прямо без ума от Рики, и я решил, что будет неправильно не давать ей его адрес.

— Да, есть.

— А конверт?

— Конечно.

— Сможешь отправить мое письмо? Пожалуйста, Люк. Рики, наверное, еще ничего не знает о ребенке.

Что-то мне подсказало, что не следует вмешиваться в их дела. Пускай сами разбираются.

— Наверное, смогу, — сказал я.

— Ох, спасибо, Люк! — воскликнула она, прямо-таки закричала. И потрепала меня по шее. — Завтра отдам тебе письмо. Обещаешь, что отправишь его?

— Обещаю. — Я подумал о мистере Торнтоне, нашем почтмейстере, о том, как он удивится, увидев письмо Либби Летчер к Рики в Корею. Ладно, я как-нибудь с этим справлюсь. Может, придется спросить у мамы.

Женщины вынесли младенца на заднюю веранду, где Бабка укачивала его, пока он не заснул. Мама и миссис Летчер обсуждали вопрос о том, как, должно быть, утомился бедный ребеночек от своего беспрестанного плача, а тот, когда наконец отключился, заснул глубоким и спокойным сном. Мне уже надоели все эти разговоры о ребенке.

Мама разбудила меня сразу после рассвета, но вместо того, чтобы вытащить из постели и окунуть в новый день, полный фермерских забот, села ко мне и заговорила:

— Мы уезжаем завтра утром, Люк. Сегодня соберу все вещи. А отец поможет тебе докрасить фасад дома, так что давай, вставай.

— Дождь идет? — спросил я.

— Нет. Облачно, но красить можно.

— А почему мы уезжаем завтра?

— Пора ехать.

— А когда вернемся?

— Не знаю. Иди завтракать. У нас впереди трудный день.

Я начал красить еще до семи утра, когда солнце едва выглянуло из-за верхушек деревьев на востоке. Трава была мокрая, дом тоже, но выбора не было. Однако доски скоро просохли, и работа пошла гладко. Отец вскоре присоединился ко мне, и мы вдвоем передвинули леса, чтобы он мог дотянуться до самых высоких мест. Потом подошел мистер Летчер, несколько минут понаблюдал за нами и сказал: «Я тоже хочу помочь».

— Да это совсем не обязательно, — сказал отец с высоты в восемь футов.

— Я хочу хоть как-то отработать наше содержание, — сказал он. Делать ему все равно было нечего.

— Ну хорошо. Люк, ступай, принеси еще одну кисть.

Я сбегал в сарай, довольный, что снова заполучил бесплатного помощника. Мистер Летчер начал яростно красить, словно хотел доказать свою ценность в качестве маляра.

Позади нас собралась целая толпа — поглазеть на нашу работу. Я насчитал семерых Летчеров — все их дети, за исключением Либби и младенца. Они уселись там, наблюдая за нами без всякого выражения на лицах.

Я понял, что они ждут завтрака. И, не обращая на них внимания, продолжал работать.

Работать, однако, оказалось затруднительно. Сначала пришел Паппи, который хотел, чтобы я поехал с ним к речке, проверить уровень воды. Я ответил, что вообще-то мне надо красить. Но отец сказал: «Поезжай, Люк» — и погасил все мои протесты.

Мы ехали на тракторе через залитые поля, пока вода почти не закрыла передние колеса. Когда дальше ехать стало невозможно, Паппи выключил мотор. Мы долго еще сидели на тракторе, окруженные вымокшим хлопчатником, на выращивание которого положили столько трудов.

— Значит, завтра уезжаете, — наконец произнес он.

— Да, сэр.

— Но вы ведь скоро вернетесь.

— Да, сэр. — Это мама будет решать, когда нам вернуться, а вовсе не Паппи. А если Паппи считает, что однажды мы приедем назад и снова займем свое место на нашей семейной ферме и будем трудиться над следующим урожаем, то он ошибается. Мне было жалко его, я уже начинал тосковать по нему.

— Я тут еще подумал насчет Хэнка и Ковбоя, — сказал он, не сводя глаз с воды перед трактором. — Давай оставим все как есть, как тогда договорились. Ничего хорошего не выйдет, если мы кому-то про это расскажем. Этот секрет мы унесем с собой в могилу. — Он протянул мне правую руку. — Договорились?

— Договорились, — ответил я сжимая его толстую, заскорузлую ладонь.

— Смотри не забывай своего Паппи там, на Севере, слышишь?

— Не забуду!

Он завел мотор, включил заднюю передачу и развернул трактор по воде.