Оксана Робски: Устрицы под дождем

Ничего страшного, все будет хорошо.

Он никогда в жизни не поставит ее в неудобное положение.

Главное – чтобы не было пробок.

Как здорово, что это – чартер, а не регулярный рейс.

Каждый раз Оле было очень страшно делать капельницу. Смотреть, как протыкают иголкой твою вену… Как капля за каплей поступает туда что-то, что смешивается с твоей кровью и становится частью тебя. Частью твоего тела. И твоего сознания.

Но не смотреть она не могла.

Дождик, который поймали в трубочку и привезли в стеклянную лабораторию. И теперь он капает не за шиворот, а попадает сразу внутрь. А вместо зонтика – ресницы. Если их сомкнуть, то как будто нет дождика. Ведь то, что попадает внутрь, ты не чувствуешь кожей. Оно незаметно так наполняет тебя. По крайней мере, не сразу заметно.

Еще вчера она была абсолютно свободна. Пыталась понять птиц, разглядывала небо.

Встречала разных людей. Добрых и злых. Умных и лжецов.

Встретила женщину, которая посоветовала сказать Дедушке: «Вернусь, когда научишься уважать меня».

Оля тогда подумала, какие же люди разные. Как они не понимают друг друга. Сама мысль сказать что-нибудь подобное Дедушке показалась тогда Оле просто смешной. Если бы не захотелось плакать настолько, что она стала улыбаться. А сейчас, снова оказавшись закрытой в четырех стенах (и на них даже не были нарисованы цветы), Оле нравилось представлять себе, как она говорит, глядя Дедушке прямо в глаза: «Я хочу, чтобы ты уважал меня! Я требую к себе уважительного отношения!»

Причем она не просто это говорила. Она стояла в том платье, которое она примерила в магазине. Она ведь обещала продавщице вернуться, когда будут деньги. Не зря же адрес запоминала.

И вот она стоит в этом платье, такая красивая, и Дедушка восхищенно смотрит на нее и быстро-быстро бормочет: «Я понял. Я осознал. Я научился. Я буду очень сильно тебя уважать. Я сделаю все, что ты захочешь».

Унесли капельницу.

– Можно к вам в гости? – сказала молодая девушка, размахивая во все стороны длинными русыми волосами, убранными на макушке в высокий хвост.

– Можно. – Оля встала.

– Вы любите конфеты? – спросила девушка.

– Конфеты? Очень! Но… у меня нет.

– Я вам принесу. Знаете… здесь до вас лежала моя подруга.

– Да? – Оля подумала: как, наверное, здорово дружить с такой замечательной девушкой!

– Она любила устрицы. Только здесь она отказывалась их есть. А вы любите устрицы?

– Я? Не знаю… – растерялась Оля. Ей так не хотелось разочаровывать девушку.

Девушка грустно вздохнула.

– До свидания, – сказала она. – Я иду на прогулку с моим другом. Так что мне некогда.

– До свидания, – сказала Оля.

Она подошла к журнальному столику и взяла из вазочки клубнику. Не отходила, пока не доела всю.

Оля никак не могла привыкнуть к тому, что в дверь стучали, прежде чем ее открыть.

Она все время забывала сказать «Войдите» и просто застывала посередине комнаты и не сводила с входа настороженного взгляда.

Константин Сергеевич в белом халате, одетом на черную майку, такую, как всегда носил Дедушка, спросил у Оли, как она себя чувствует.

Пока Оля думала, что ответить, он сообщил, что к ней приехали те самые сотрудники милиции, которые у нее уже были, и они что-то привезли.

Оля кивнула.

Тот, что с колючими усами, остался у двери, а тот, что с пушистыми, сел рядом с ней на диван.

– Мы проверили все машины с этими номерами, все иномарки, – уточнил он, – и принесли вам фотографии.

– Машин? – спросила Оля.

– Нет, владельцев. Может быть, нам повезет, и вы узнаете кого-нибудь из них.

Он стал показывать фотографии.

Он держал всю пачку у себя на коленях и по одной протягивал Оле.

Черно-белые фотографии незнакомых ей мужчин.

Сердце притаилось где-то глубоко в груди. В засаде. На кого?

Она часто просила Дедушку фотографироваться вместе с ней. Она бы поставила их фотографию у себя на полке. Дедушка отказывался. Всегда.

Она узнала его уже тогда, когда два пальца с неровно обстриженными ногтями вытягивали эту фотографию из толстой стопки всех остальных.

Она не сводила с нее глаз. Нет, не то чтобы она смотрела на фотографию. Она просто замерла. Она даже не дышала. А сердце стремительно падало вниз, ударяясь об обрывы и выступы. О ребра и селезенку.

Усатый переглянулся с товарищем.

– Оля, это он? – Голос Константина Сергеевича прозвучал откуда-то снизу, словно из-под земли.

Оля молчала.

Тот, кто держал фотографию, качнул ее из стороны в сторону перед Олиным лицом, словно привлекая ее внимание.