Валерий Бочков - Харон

Несколько раз за нашими тренировками наблюдали какие-то люди. Они прилетали к Анне, их вертолет садился на холме, прислуга приносила из дома шезлонги. Гости садились, что-то пили. Доставали бинокли и разглядывали нас, потных и грязных – ползающих, прыгающих, стреляющих. Ловких и занятных, как цирковые мартышки.

В понедельник нас погрузили на старый лансон и переправили на материк. Там ждали автобусы. Часть отряда отправили в Дубровник, другую – в Задар. До Москвы было решено добираться мелкими группами или поодиночке. Я вылетел из Сплита трехчасовым рейсом «Люфтганзы» и уже около шести приземлился в Шереметьеве.

Сумрачный подвал, огромный, как подземная автостоянка, был забит пассажирами. Из восьми кабин паспортного контроля лишь в трех горел желтый свет, к ним тянулись весьма условные очереди, больше похожие на толпу. Изредка возникали склоки, одна перешла в неумелый мордобой. Дрались две тетки. Одна, с жирной розовой спиной в квадратном вырезе зеленого платья, зычно кричала: «А вот выкуси, лярва!»

Воздух в подвале был тяжел, воняло немытыми телами, перегаром и сигаретными окурками. Совершенно пьяный тщедушный мужичок в красной футболке клуба «Арсенал» не успел добежать до туалета, его вырвало прямо перед дверью. Толпа лениво отодвинулась от лужи.

Я встал за парнем в белой дачной шляпе и с деревянным этюдником на плече. Художник, явно страдавший жестоким похмельем, достал телефон, позвонил какой-то Ленке и попросил «организовать пивка».

– Народу лом. Ну откуда ж я знаю? – жалобно проблеял он в трубку. – Да, привез… Ага, как просила, с бирюзой.

Мы продвинулись на шаг, художник, не поднимая с пола сумки, пнул ее вперед.

– С пленэра? – кивнул я на этюдник. – Морские пейзажи?

Парень неопределенно махнул рукой.

– Послушай, – улыбнулся я. – Ты меня не выручишь?

Художник насторожился.

– У меня батарея сдохла, не дашь мне отзвониться по твоему? – Я видел, парень придумывал, как бы ему повежливее послать меня к черту. – Всего три минуты? И, разумеется, отблагодарю в пределах моих скромных возможностей.

Я вытащил из кармана стодолларовую бумажку.

У стены воняло блевотиной. Я набрал номер, на второй гудок Джиллиан ответила.

– Кто говорит? – нейтральным голосом спросила она.

– Ник Саммерс. С вами связывалась наша общая знакомая…

– Да, – перебила она. – Вы где?

– Уже в Москве… – Я прикрылся ладонью, быстро заговорил в трубку.

По радио объявили посадку рейса из Анталии. Почти сразу в подвал ворвалась толпа новых пассажиров, шумных и пьяных, с выгоревшими бровями и в яркой летней одежде.

Узкая площадка перед выходом была забита машинами, все сигналили, но никто не двигался. Из вклинившегося поперек движения «Мазератти» выскочил нервный брюнет и принялся орать матом со смешным южным акцентом. На тротуаре стояла патрульная «ауди», один из полицейских, смеясь, снимал южанина на телефон.

Воняло бензином и гарью. Я перекинул сумку через плечо, огляделся. Очередь на такси тянулась метров на сто вдоль фасада и сворачивала за угол. Я пошел в конец. Меня нагнал небритый малый, потянул за рукав.

– Куда ехать, командир?

– Кутузовский, к Триумфальной.

– Сколько дашь?

Нетрадиционный подход к вопросу ценообразования меня удивил. Я отвернулся и встал в конец очереди. Небритый не отставал:

– За сотку, командир, в лучшем виде?

– Полтинник, – исключительно из неприязни ответил я.

– Восемьдесят? Домчу стрелой!

В его старой «тойоте», невероятно грязной снаружи и изнутри, стоял казарменный дух – мужичий пот с одеколоном. Я попытался открыть окно, но на месте ручки торчал стальной штырь.

– Не открывай. – Шофер включил стартер. – Там дышать нечем. Торфяник горит.

Ловко снуя между машин, он вывел «тойоту» со стоянки. Она ехала чуть боком, проседая на разбитых рессорах, из спинки кресла мне под лопатку уперся какой-то гвоздь, само кресло было отодвинуто до упора и прикручено к салазкам медной проволокой. Я попытался осторожно вытянуть ноги.

– Из отпуска? – неожиданно вежливо поинтересовался шофер. – Где отдыхали?

– В Хорватии.

– А-а… В Югославии, – пренебрежительно отозвался он и неожиданно заключил: – Все они гниды!

– Кто?

– Все! И первые гниды – хохлы!

– А грузины?

– Черные? Эти вообще твари!

Мы свернули на шоссе, втиснулись в поток и поползли.

– Сегодня, слава тебе господи, хоть двигаемся! – Шофер опустил свое окно и закурил. – Ничего, что я курю?