Владимир Гурвич - Гарем

Смуров бросился на колени перед Трефиловым.

— Умоляю, пощадите, — всхлипнул он. Страх холодной волной накрыл его с головой. И ничего, кроме него, он сейчас больше не чувствовал.

— Кончайте с ним, — приказал Трефилов. — Только без крови.

Мужчины каждый со своей стороны схватили его за руки, завели их за спину. Смуров почти не мог шевелиться, он был абсолютно беззащитен.

Сильные и жесткие руки сжали его горло. Смуров понял, что пошли последние минуты его жизни. Только что залитая светом комната стала быстро меркнуть, он уже почти ничего не различал, мир превратился в одно едва различимое пятно. Воздуха в легких почти не осталось, как и сил. Он понимал, что это конец, но не мог в это поверить. Впрочем, это уже было неважно, так как наступил момент, когда все и окончательно исчезло.

Смуров очнулся в полной темноте. Он лежал на полу. Некоторое время он смотрел по сторонам, пытаясь понять, ушли ли незваные гости? Но ничего не свидетельствовало об их присутствии. Смуров сделал несколько движений и почувствовал, что угодил во что-то мокрое. И сразу же в нос ударил тошнотворный запах. Он догадался, что угодил в собственную блевотину. Ему стало невероятно противно, он попытался подняться, но не смог. Сделал снова попытку, с тем же результатом.

Только сейчас он осознал: что-то странное было в его теле. Он не чувствовал значительную его часть. Смуров попытался поднять правую руку, она никак не отреагировала на его усилия. Он двинул правой ногой, она осталась неподвижной.

Страшная мысль пронзила мозг, неужели у него отнялось часть тела? Если это так, то уж лучше бы они убили его. Смуров предпринял еще одну попытку, но она не удалась. Он поднял левую руку, она работала. Схожий эксперимент провел с левой ногой, она тоже действовала. Да, его предположение, судя по всему верно, отнялась правая сторона. Боже, какой ужас! Он громко застонал, но изо рта вырвались какие-то странные звуки. Неужели он еще утратил и речь?

Смуров попытался что-то сказать. Получилось, но как-то невнятно. Он произносил слова и не узнавал свой голос. Он был какой-то отрывистый, звуки с трудом вырывались изо рта, словно бы он только учился их произносить.

Смуров заплакал, еще никогда ему не было так жалко самого себя. Это продолжалось довольно долго, но все же наступил момент, когда и слезы иссякли. Он задумался, что же ему делать? Следует вызвать «Скорую помощь». Но легче подумать об этом, чем сделать, для этого надо еще добраться до телефона. А он находится в метрах пяти-семи.

Смуров стал ползти. Оказывается, не только ходить невозможно, когда не работает половина тела, но и ползать невероятно трудно. Но он понимал, что от этого зависит его жизнь. Хотя нужна ли ему она теперь, этого он точно не знал.

Смуров добрался до аппарата, но набрать номер одной действующей рукой, тоже было не просто. Но он все же справился, хотя и затратил на это много времени. Теперь предстояло, может быть, самое трудное — объяснить оператору, что с ним случилось и продиктовать адрес.

Ему ответил приятный женский голос. Он стал объяснять и по ее реакции осознавал, что она никак не может разобрать, что же он говорит. Лишь с пятого или шестого раза она стала понимать, что он хочет ей сказать.

Смуров выронил трубку из пальцев и снова растянулся на полу. Теперь оставалось только ждать, когда приедет за ним бригада «Скорой помощи».

Смуров уже несколько дней безучастно лежал в палате. Врачи поставили диагноз: паралич правой стороны тела. Но пока не могли ему помочь, его состояние, хотя и не ухудшалось, но и не улучшалось. Несколько раз в день к нему приходила санитарка, обмывала его. Ему было ужасно стыдно, но с какого-то момента он стал привыкать к своему положению. За все это время его никто ни разу не навестил. Да он и не просил никому сообщить о том, что с ним случилось. Хотя лечащий врач несколько раз спрашивал его об этом. Но он упрямо отказывался назвать какой-то номер телефона.

Смуров и не хотел, чтобы его видели бы в таком виде и не знал, кому звонить. Мысль о том, чтобы сообщить о том, что с ним случилось, любовницам, он сразу отверг. В таком положение он им не нужен. С женой он разошелся, отныне они чужие. Руденский, судя по всему, им тоже не интересуется. Оставались дети. Но ему было стыдно перед ними. Хотя понимал — проинформировать их все равно придется, не может же он тут находиться вечно. Рано или поздно кто-то должен его отсюда увезти. К тому же смерть ему пока не грозит, чувствовал он себя неплохо, вот только правая часть тела атрофирована. А так хоть танцевать.