Владимир Гурвич - Гарем

— Я готова отказаться от денег, пока как-нибудь с сыном проживем. Он тоже получает зарплату. Но я не могу ему простить обвинения в мой адрес, что я сознательно затягиваю сроки работы. Это, как раз, происходит из-за него, своими дурацкими изменениями он их срывает. Но признавать вину свою не хочет, все перекладывает на меня. А я с этим не согласна. Пусть в таком случае нас рассудит суд.

— Суд, конечно, рассудит, правда, он не всегда бывает у нас на стороне того, кто прав. Все зависит от множества обстоятельств. Я, разумеется, сделаю все, что смогу. Но я не всесилен. — Смуров задумался. — А если попытаться все-таки найти какой-то взаимоприемлемый компромисс?

— Думаешь, я не делала таких попыток, — возразила Надежда, — по- разному пыталась с ним говорить. Сначала спорила по каждому случаю вмешательства его в проект, потом решила, если ему так хочется, пусть попробует себя в качества дизайнера. Но всякий раз результаты были ужасными. Но на него ничего не действует. Я вообще плохо понимаю, смысл его поступков. Он ведь вредит не только мне, но и себе.

— Знаешь, за свою долголетнюю практику я повидал самые разные типы людей. И многие вели себя с точки зрения нашей привычной логики иррационально. Но за каждым таким поведением скрывается какой-то смысл. Другое дело, что мы далеко не всегда способны в него проникнуть. Поэтому я предлагаю перед тем, как подавать иск в суд, все же сделать попытку договориться. Одно дело, когда говорила с ним ты, и другое, когда буду говорить с ним я, твой официальный адвокат. На меня у него может быть совсем иная реакция.

— Если считаешь нужным, попробуй, — пожала плечами Надя. — Хуже не будет, потому что хуже уже некуда.

— Тогда договорились. Если ничего из этого не получится, начнем судиться. А там уже, что будет, то и будет.

— Именно так, что будет, то и будет, — улыбнулась Надя.

Смуров прижал ее к себе и впился в губы. Она ответила ему не менее страстным поцелуем.

— А теперь забудем напрочь обо всех этих противных делах, — шепнул он ей на ухо. И, судя по ее реакции, она не возражала.

На следующий день Смуров позвонил обидчику Нади. Тот довольно долго не мог понять, кто он такой и что хочет он от него. Когда же Смуров все же сумел объяснить причину своего звонка, то Оверчук долго молчал, по-видимому, решая, как к этому ему относиться.

— Что же вы хотите от меня? — наконец спросил он.

— Для начала, считаю, нам полезно встретиться и все обсудить.

— А вы не берете меня на понт, что Надежда Николаевна, собирается подавать на меня в суд?

— Иск уже готов, остается доставить его в суд и зарегистрировать. Могу вам его показать. С моей точки зрения шансы на то, мы выиграем это дело, у нас большие. Поверьте мне, как юристу, с более чем тридцатилетним стажем. — На самом деле, Смуров так не думал, он весьма опасался за исход процесса, если тот все же начнется.

— Ну, хорошо, когда вы хотите встретиться?

— Да хоть сегодня. Чем раньше, тем лучше. Это в ваших интересах.

— Приезжайте, буду вас ждать.

Они договорились о времени и месте и разъединились.

Смуров понимал, что поступает правильно, пытаясь договориться с ним, но при этом не мог забыть о своей неудачной встрече с Трефиловым. Если ситуация повторится, это станет для него сильным ударом. Он всегда славился среди юридической братии умением находить компромиссные решения, но в последнее время у него это стало хуже получаться. То ли он до определенной степени утратил квалификацию, то ли такие ему попадались случаи, когда это не удавалось.

Встреча была назначена в той самой квартире, где и разворачивался конфликт между Шестаковой и Оверчуком. Смуров с нескрываемым интересом рассматривал все вокруг. Хотя до этого он не видел ни одной работы Надежды, но почему-то не сомневался, что она отличный дизайнер. Иначе она бы не стала заниматься этой профессией, быть посредственным специалистом — это не ее стиль. И теперь находил подтверждение этому убеждению.

Хотя до полной отделки квартиры было еще далековато, но то, что уже было сделано, производило сильное впечатление. На всем лежал отпечаток вкуса и мастерства. По крайней мере, с его не профессиональной точки зрения все выглядело именно так.

А вот Оверчук ему не понравился с первого взгляда. Немного за тридцать лет, лицо довольно красивое, но какое-то неприятное. Смуров не сразу догадался, почему оно производит на него такое впечатление. А дело было во взгляде, беглом, неискреннем, даже пугливым. Не понравились ему и его губы, чересчур тонкие, постоянно меняющие свою конфигурацию, что отражало неровный, неустойчивый и капризный характер. В свое время Смуров увлекался физиогномикой, правда, затем это занятие подзабросил, но какие-то воспоминания о ней сохранились.