Даннис Харлампий - Селфи на мосту

В ее палате такие же мамочки, но не все лежат на сохранении. Кто-то из них вот-вот родит. И они-то точно спокойны и уверены, что ребенок у них родится, потому что не страдают бессонницей и головокружениями, да и ультразвук не нарисовал опасной пуповины. И как назло ни одна из них не скажет ничего путного, потому что так же как и она, ничего не знает.

Проходит неделя, другая, у Анны прежние симптомы: тошнота, хроническая усталость, бледность. Лишь раз в день каждое утро ее навещает медсестра и колет какие-то препараты, но ничего толкового не говорит. Это сильно настораживает Анну, усиливает и так ненужные беспокойства. Она и представить не может, как бы ей пришлось, если бы не ее мужчина, который почти не пропустил ни дня пребывания ее в роддоме. Каждый раз он привозит ей цветы, продукты и теплые, любящие объятия. Они часами сидят в приемном покое или в беседке на территории и стараются болтать на отвлеченные темы. Но она-то знает, что стоит ему уехать, как вновь начнутся нервяки и бесконечные шатания по коридорам отделения.

Нет-нет какая-нибудь мамочка произведет на свет благополучного малыша, а через день покинет роддом под звуки выстреливающих пробок из-под шампанского. Или, наоборот, на глаза ей попадется очень печальная история, которая закончилась выкидышем и невыносимым горем матери. Ну зачем ей лицезреть все эти события, ведь у нее сейчас такие яркие планы на будущее. А от мысли, что она, может быть, и не дождется счастливой выписки, что, не дай боже, не увидит своего первенца, в ее жилах буквально леденеет кровь.

И оказалось, что не зря были все эти переживания. Несчастье набрело как по накатанной плоскости. Спустя двухнедельную госпитализацию, и в общем на тридцать девятой неделе беременности Анне становится только хуже. Абсолютно все симптомы обостряются, и тут на нее наконец-таки обращают внимание врачи. После небольшой дискуссии между собой эти роботы в белых халатах склоняются делать кесарево, но потом отменяют и решают стимулировать роды искусственно. Один из врачей проводит вагинальное обследование, после чего вводит в кровь окситоцин. Два дня Анна находится все в той же палате, среди остальных рожениц, где ее время от времени контролирует медсестра, проверяя самочувствие.

Схватки так и не начинаются. Наконец появляется акушер – смуглая женщина с деловитым выражением лица. Она будто вспомнила о бедняжке в тот самый момент, когда та уже измучила себя жуткими и навязчивыми мыслями.

– Может, стоит сделать кесарево? – спрашивает Анна у акушерки умоляющим голосом.

– Никакого кесарева, – отвечает женщина, даже не глядя на беременную. – Сама родишь, все у тебя получится.

Анну везут в родильное помещение, вводят во влагалище специальный тампон, пропитанный гормонами, уверяя, что это очень хорошее новое средство, после чего прокалывают плодный пузырь. Еще целый день и до глубокой ночи без должного внимания и успокоения врачей она семенит по родильному отделению, как зомби. Будто по сценарию какой-то зловещей игры, у нее то начинаются слабые схватки, то прекращаются. В один момент Анна чувствует помутнение в сознании и падает в очередной обморок. Просыпается она уже на операционном столе со спазмами в животе: снова начались схватки, но только на этот раз гораздо сильнее. Несколько часов она мучается в плаче и стенании, но все без толку. В итоге не без помощи акушерских щипцов ребенка буквально выдавливают наружу. Впоследствии она еще не раз будет вспоминать все эти процедуры на столе как самый жесточайший ад, который ей пришлось перенести.

Через страшную боль, крики и разрезы ребенок появляется на свет. Но что с ним? Он не плачет, не дышит, весь синий. Анна снова теряет сознание, скорее от страха, потому что последнее, что она успевает заметить перед обмороком, – это бледное лицо акушерки.

Ребенка Анна увидела только на следующий день. С утра ей сообщили, что он живой и в данный момент находится в коме, и что жизнь его поддерживает аппарат искусственной вентиляции легких. Как же ее оживило это долгожданное сообщение. Настоящей пыткой было весь день терзаться в страхе и отчаянии, каков же будет вердикт: смертный приговор или помилование. А в это время другие мамочки плакали от счастья, накармливая молоком своих грудничков. Папы их поджигали снаружи пиротехнику и кричали в рупоры благодарственные фразы. Но Макса не было среди тех пап – он целые сутки провел в приемном покое, лишенный сна и пищи. Его так же, как и Анну, трясло от подлой скрытности врачей. В один момент ему даже показалось, что ребенка просто украли, отняли и решили не отдавать. Но все оказалось гораздо трагичнее: их первенец родился полным инвалидом и все это время лежал в реанимации, отказываясь умирать.