Луиза Эрдрич - Пригоршня прозы - Современный американский рассказ

Она качает головой, как всегда, когда понимает, почему мы тут не останемся. У Дарнелла мы сидим за столом, все время кто-то подходит, чтобы посмотреть баскетбол или борьбу, все смеются и все про всех говорят. А сюда никто не приходит. Даже попросить яйцо или принести зелень, и никогда не бывает звонков в дверь — только по телефону.

— Я не допоздна, — говорю я, а она качает головой.

Но на этот раз на Вестсайде все не так, суббота не похожа на субботу, как и вчерашний день — на пятницу. Все вроде как неестественное. Небо, как обычно, бурое, но даже смог кажется рассерженным, а пальмы — грустными и обвислыми. Сероватые улицы, тускло поблескивая, как будто встают на дыбы от жары, все кругом поблекло, точно полиняло. Дома, машины — все стало каким-то бледным, даже лужайки перед домами теперь песочного цвета, словно мы попали в один из тех старых снимков, которые мистер Таккер привез из Оклахомы, где он вырос.

Стоянка у Джексон-парка огорожена тяжелыми цепями, не видать ни одного своего, черного.

— Папаша не хотел, чтобы я тебя привозил, — говорит Дарнелл, кладя руку мне на плечо. — Слышь, пришлось хорошенько подумать.

Он заботливо так улыбается и дотрагивается костяшками пальцев до моей шеи.

— Порядок? — шепчет он.

Дома его отец смотрит телек и треплется по телефону. Мы с Дарнеллом проходим в заднюю комнату и садимся играть в домино, потом к нам заходит Малыш.

— Ни фига ж себе, — говорит он. — Тут у вас, детки, здорово прохладней, чем в гостиной у старикана. Он тут прямо кипятком писал, пока тебя не было, все трясся, что ты там чего-нибудь не то ляпнешь.

— Знаю, — говорит Дарнелл. — А что «не то»? Кругом «не то». А ты все по улицам шляешься? В такую жарищу?

— Ну и плевать, — отвечает Малыш.

Малыш — что угодно, только не малыш. Шесть футов и два дюйма, где-то так, да еще длиннющие волосы, сейчас такие не носят. Он их просто обожает, как и все, что имеет отношение к его персоне.

— Слышь, парень, — говорит он. — Когда законники тебя возьмут, ты, знаешь, как ручки расставишь, а?

Он показывает, широко расставляя пальцы.

— Покладешь их за милую душу на руль, — продолжает он, — и еще молиться станешь, прямо так, ручки врозь.

Его с час назад прихватили, когда он на мамашиной машине ехал из винного магазина, что на Третьей.

— Не-а, на руль — это как-то не по мне, — говорит Дарнелл. — Помнишь, я был на заправке в том году в шесть утра, когда кассир по ошибке включил сигнализацию? Семеро черных и белых, все дела, я даже заправиться не смог. Так вот, я тогда руки держал за окном, парень. — Он с треском опускает на стол костяшки домино. — Хорошо хоть, на тебе не было этого занюханного куска кожи, который ты называешь курткой. Счастье, что лето. А то у тебя в ней такой вид, что легаши сразу норовят оттащить тебя к доктору.

— А я сам себе доктор, чтоб ты знал.

— Младенчик ты, вот кто, — говорит ему Дарнелл. — Не нравится, да?

Он переводит взгляд на меня.

— В общем, никуда мы сегодня не едем, — говорит он.

Я отдаю ему костяшки, а Малыш идет на кухню за шипучкой. Движения воздуха никакого.

Мы выходим из спальни, чтобы проводить Малыша, а в первой комнате за столом рядом с матерью Дарнелла сидит мисс Ралфина, она живет напротив. Под париком ее лицо кажется маленьким-маленьким, как у ребенка, и, хотя ей, наверно, не меньше семидесяти, у нее совсем нет морщин, только на лбу складки, когда она поднимает брови. Я знаю, что она сейчас скажет.

— Бренда! Как у тебя с этим мальчиком? Когда вы, в конце концов, поженитесь? Хочу к вам на свадьбу. А то еще не дождусь.

Она спрашивает об этом вот уже два года, с тех пор как мы закончили школу. Я улыбаюсь ей и говорю, что не знаю, а Дарнелл с Малышом в это время проходят под вентилятором и поднимают головы, чтобы глотнуть воздуха.

— Ты это куда? — говорит мистер Таккер.

Они с мистером Ланиром стоят снаружи и рассматривают агрегат для зарядки аккумуляторов.

— Дай хоть продохнуть, — говорит Дарнелл и тут же поднимает обе руки. — Пардон. Дальше ходу нет.

Я вижу, что по дорожке идет Джейн Джоунс в своей фирменной одежде. Она работает на Шестой авеню, в «Жареных цыплятах Черча».

— Малыш, Дарнелл. И Бренда! — выкрикивает она, ужасно растягивая мое имя.

Она до сих пор не может мне простить.

В школе мы вместе проходили практику. «Американский банк» взял нас кассиршами, и мы стали учиться правильно говорить и одеваться, как белые. Короче, тому, что я и делаю сейчас на работе.