Тарьей Весос - Птицы

Маттис потупился.

— Ну что ж…

Хеге знает, что говорит. Голос ее был тверд как камень. Теперь у Маттиса не осталось никакой надежды вернуть ее себе.

— Это умно и трудно, — сказал он. — И сделать это будет нелегко.

— Что сделать? — спросила Хеге. — Неужели ты думаешь, что мы с Ёргеном не сможем достаточно заработать?

Он онемел. Она ничего не поняла.

— Ты должен радоваться за меня, Маттис. — Эти слова Хеге решили все.

Щелк. Замок закрылся.

— Да… радоваться, — сказал он.

Заперт, говорить больше не о чем.

— Ты хотел сказать еще что-нибудь? — дружелюбно спросила Хеге, потому что Маттис молчал, но не уходил.

Он покачал головой. Хеге ответила ему так ясно, что яснее и быть не может. Значит, все решено. Он должен осуществить свой великий план. Но сначала он постоит тут еще немножко.

В сарае вот уже много лет лежали заготовки для весел. Маттис так и не трогал их, он обходился старыми. Теперь он вытащил заготовки и начал стругать их рубанком.

Новый план целиком и сразу сложился у него в голове, и эти грубые заготовки были частью единого целого. Как все сошлось! — думал он, чувствуя непонятную слабость: его судьба находилась в руках неведомого.

Ёрген вернулся из леса и увидел, что Маттис корежит рубанком дерево. Непривычное зрелище.

— Тебе нужны новые весла?

— Да, я давно собирался их сделать.

— Хочешь опять приняться за перевоз? — спросил Ёрген, невольно приблизившись к опасной теме.

— Может быть.

Маттис не поднимал глаз. Сказать правду нельзя, план будет загублен, ему все запретят, и только. А то еще и свяжут его.

— Это хорошо, — сказал Ёрген. — Человеку вредно слоняться без дела.

И он поспешил в дом, к Хеге и обеду.

Весла были слишком большие и толстые, Маттис обстрогал их чуть-чуть, чтобы они стали белыми и круглыми и выглядели почти законченными. Но они по-прежнему оставались лишь заготовками, такими им и следовало быть. На них он должен доплыть до берега и спастись или утонуть вместе с ними и исчезнуть навсегда. В этом и состояла самая важная часть его плана.

И тогда я узнаю, что мне суждено. Там будет видно.

На самом глубоком месте я пробью в днище дыру, и лодка утонет, она уже совсем гнилая. А плавать я не умею. Я буду держаться за эти толстые весла и, если суждено, доплыву на них до берега, вернусь домой и буду жить с Хеге и Ёргеном, как раньше.

Только решить это должен не я.

Но это трудно, думал он.

Маттис лег, когда доделал весла, теперь они были белые. Все было готово и необычно. Осталось последнее.

Только не завтра, подумал он.

Почему? — как бы спросил его кто-то, настойчиво и нетерпеливо.

Сам не знаю, ответил он. Так уж получается.

Он лежал на своем диване и смотрел в окно на ночное небо.

Когда он вернулся вечером домой, Хеге и Ёргена в комнате не было, но с чердака доносились приглушенные голоса. Обычно это были счастливые разговоры, о каких Маттис мечтал. Но случались и другие, касавшиеся его самого, те были уже не такими счастливыми — Маттис не мог не чувствовать, как тяжелы они для Хеге и Ёргена.

Но весла уже готовы, и скоро все станет ясно.

Маттис отогнал эту мысль, сейчас ему не хотелось заглядывать в будущее. Он тут же сказал себе: это не страшнее, чем гроза.

Сверху все время слышались голоса. Иногда раздавался нежный смех и мячиком прыгал по полу. Вот как, оказывается, умеет смеяться Хеге, когда она счастлива. Слышал ли он, чтобы она так смеялась?

А теперь они заговорили о нем. Потому что больше они не смеялись.

В стену постучал ветер.

Резкий осенний ветер.

— Слышу, слышу! — громко и весело отозвался Маттис и сел в постели.

Когда ветер коснулся ветхого дома, тот сразу забормотал и наполнился тихими звуками. Протяжно вздохнули деревья. И по озеру побежали барашки.

Как хорошо.

На Маттиса снизошел покой.

Завтра тоже наверняка будет ветер. И он помешает мне сделать это. Я поплыву только в тихую погоду. Теперь можно спать.

Он заснул сразу — день был тяжелый и напряженный.

Тихая, безветренная погода, спокойное озеро — это было единственное условие Маттиса. Когда он подвергнет себя испытанию, вода должна быть как зеркало. Так что приходилось следить за ветром.

Маттис считал, что такое условие подразумевается само собой.

Ветреная погода длилась несколько дней.

Весла были готовы, и лодка тоже — каждое утро Маттис просыпался с бьющимся сердцем: как там на озере?

Но каждое утро дул ветер, и когти, впившиеся Маттису в грудь, словно разжимались.