Тарьей Весос - Птицы

— Если вы захотите туда идти, я почувствую толчок, — говорил он и ждал.

Нет, и на этом повороте он не почувствовал никакого толчка, ноги были умней, чем он. Нынче Маттис раз за разом испытывал себя, свои ноги, но у каждого поворота результат был один и тот же.

Неизвестно только, как Хеге отнесется к тому, что я проходил так весь день.

О «ножном испытании» Хеге ничего не знала, это была тайна. К таким вещам она относилась неодобрительно.

В конце концов Маттис дошел до лавки — вообще-то он все время понимал, что идет в лавку. Тут испытания не требовалось — лавка стояла у самой дороги, словно ловушка, в которую попадали все. В то же время она стояла и на берегу, рядом с ней был причал.

В лавке торговали леденцами. А Маттис любил леденцы. К тому же лавочник никогда не смеялся над ним, как бы глупо он себя ни вел.

Никого из знакомых в этот час в лавке не было, лишь несколько одетых по-летнему туристов, прикативших на велосипедах, пили минеральную воду. Маттису трудно было оторвать от них взгляд, но он все же заставил себя отвернуться. Порывшись в кармане, он вытащил припрятанную там монетку.

— Леденцов на пятнадцать эре, — равнодушно попросил он, словно покупал их каждый день.

— Мятных? — для порядка спросил лавочник.

Он знал вкус Маттиса, и Маттису было приятно, что присутствующие слышали это. Он был благодарен за этот короткий безобидный разговор.

— Да, как всегда, — ответил он.

Но сегодня у него был в запасе очень важный вопрос.

— Ты слышал когда-нибудь, чтобы вальдшнеп менял место тяги? Чтобы он взял и стал тянуть, например, над домом? — Это был сложный вопрос, но Маттис заучил его по пути сюда.

— Да нет, вальдшнеп всегда тянет над одним и тем же местом, — сказал лавочник. — Если тяга объявилась вдруг в новом месте, значит, это начал тянуть прошлогодний молодняк, я так полагаю.

Говоря, лавочник маленьким совочком зачерпнул из банки мятных леденцов. В глубине банки искрилось золото. Маттис был огорчен.

— Ты так думаешь?

— Да, по-моему, так. А ты что, видел недавно тягу?

— Да не в этом дело. Значит, по-твоему, тут нет ничего особенного? Зачем ты так говоришь? Ведь это не мелочь какая-нибудь, это очень важно!

Он положил в рот первый леденец.

В это время один из велосипедистов сказал:

— Вот черт, гляди, какие тучи! Теперь уж грозы не миновать, и начнется она очень скоро.

Маттис вздрогнул и чуть не подавился леденцом. Выглянув в окно, он тоже увидел темную тучу, надвигающуюся из-за холма. Но солнце еще не скрылось.

— Будет гроза? — испуганно спросил он у туриста с волосатыми загорелыми руками и ногами.

Турист с удивлением поглядел на него и проворчал, обращаясь скорее к своим живописным спутникам, чем к Маттису:

— Да еще какая! А мы-то надеялись на приятную поездку.

Теперь Маттиса ничто не могло удержать в лавке. Будет гроза, домой, домой — других мыслей у него в голове уже не было. Его убежище находилось далеко, и нужно было поскорей до него добраться.

Маттис поспешно вышел из лавки. В открытую дверь он услышал, как лавочник что-то сказал о нем в ответ на вопрос велосипедиста. Как всегда, люди забыли про хороший слух Маттиса. То, что ему нужно было, он слышал и сквозь стены, и на таком расстоянии, на каком не услышал бы ни один человек. Этому он научился, чтобы слушать то, что не предназначалось для его ушей.

— Этот парень у нас с придурью, — объяснил лавочник велосипедистам.

И лавочник тоже. Вот уж чего Маттис никогда бы не подумал. А почему, собственно, лавочник должен отличаться от всех? Маттис был вынужден признать, что это справедливо. Лавочник сказал только то, что есть. Он у нас с придурью. Это верно. И вслед за этим Маттис услышал такие слова:

— Но у него мужественная сестра, она его и тянет.

К счастью, дверь лавки захлопнулась, избавив его от конца разговора. Может, больше ничего и не было сказано. А может, и было: о том, что работать, как все, он не умеет.

Однако тень черной тучи и страх перед грозой заслонили это. Теперь надо было поскорей добраться до дому и спрятаться в надежном месте. Маттис спешил изо всех сил. Кулек с леденцами он держал в руке. Солнце еще не скрылось, оно палило, как обычно перед грозой.

За спиной у Маттиса сердито засигналила машина, и он отскочил к обочине, как брошенный кем-то камень. Машина резко затормозила, когда она поравнялась с Маттисом, водитель громко сказал в открытое окно:

— Дурак, кто же идет посреди дороги!

Голос был испуганный и гневный. В открытое окно Маттис увидел сердитые глаза. Это был совершенно незнакомый человек.