Семён Данилюк - Обитель милосердия [сборник]

— Нужен полный покой, а тут это. Пытались по-всякому оттянуть. Если б не приступы… Совсем он, бедный, извелся.

— Ну, не балабонь, без тебя разберутся. — Шохин сделал рубящее движение, и жена осеклась.

— Главное — второй инфаркт, — тут же, беспокойно вглядываясь во врача, не удержалась она. — Первый был обширный, да теперь еще все это. Как, по-вашему, операцию можно делать?

— Вот зануда, — усмехнулся Шохин, — кого хошь изведет. Сорок лет с ней мучаюсь. Может, хоть теперь избавлюсь.

— Болтаешь здесь, — суеверно рассердилась жена и незаметно постучала костяшками пальцев по сиденью стула.

— Вы в самом деле зря паникуете… Михаил Александрович, да? — Карась понимающе покачал головой: каждый из них торопился в таких случаях сказать как можно больше, полагая, очевидно, что из их слов врач сможет понять что-то, чего нет в истории болезни, но что самым решающим образом повлияет на ход лечения. — Аденома простаты. Без отклонений. Операцию сделаю сам, по новой методе: обычно мы делаем в два приема, а здесь обойдемся одним.

— Может, дополнительно обследовать сердце? — Она нашарила и жестом фокусника принялась вытягивать из сумочки желтоватую похрустывающую кардиограмму.

— Ничего больше не надо, — решительно отказался Карась.

— Пару дней дополнительно обследуем, потребуется — пригласим кардиолога. Так что, — он нахмурился, перехватив ее сомневающийся взгляд, — все будет на высшем идейно-художественном уровне.

— Стало быть, на верстак, — вымученно пошутил Шохин.

Можно подумать, что был хоть какой-то шанс избежать этого.

— Фронтовик? — требовательно перебил Карась. За годы работы в урологии у него «наработались» серии психологических приемов, действующих безотказно.

— Ну, а как же? — Шохин удивленно встрепенулся. И это его удивление, и то, что на пиджаке у него не было ни значков, ни планок, — все внушало уважение. Обычно они приходят сюда, увешанные побрякушками, словно новогодняя елка. Некоторые еще и ворох почетных грамот тащат.

— Пять орденов, три ранения, в сорок первом в окружении в партию вступил, — поспешно, недовольно скосившись на не к месту лаконичного супруга, отрапортовала Шохина. Она словно бросила эти ордена и ранения на невидимые, но реально присутствующие в кабинете весы, на которых сейчас взвешивается отношение к ее мужу.

— Хватит тебе все в одну кучу! — Шохин, извиняясь, глянул на завотделением. — Хотел один прийти, да разве отпустит? — Да, — вздохнул он, изображая лукавство, — прошли времена, когда по девочкам бегал. Теперь не убежишь.

— Бог с вами, Михаил Александрович, — Карась одним игриво-сочувствующим движением лица показал ему, что шутку принял, и ей, что принял это именно как шутку. — Смеяться изволите: от такой жены — и по девочкам. А вот на ноги поставим — это точно. В конце концов, что такое шестьдесят восемь? Как мы недавно выяснили — это еще даже не средний возраст.

Ему все больше становился симпатичен этот человек, в котором даже сейчас, сквозь неуютность нынешнего его положения проглядывала какая-то особая, въедающаяся годами весомость. Жена его по-прежнему неподвижно сидела на стуле. В отношениях с мужем она напоминала лайку, крутящуюся возле секача, отскакивающую при малейшей опасности, но тотчас опять наседающую, назойливо и неотвратимо добиваясь намеченной цели.

— Условия подберем, — успокоил ее Карась. — Вы кем, кстати, работаете?

Шохин замешкался.

— На пенсии он, — понизив почему-то голос, пояснила жена.

— Пришлось уйти из-за сердца. — Она положила руку на плечо ссутулившегося мужчины. — Уговаривали остаться, конечно, но я настояла.

— Завидую, — Карась блаженно причмокнул губами. — Воздух, дача. Сам мечтаю о пенсии. Но мне до этого еще, как медному котелку. — Он расстроенно поднялся. Поднялись и они. — Палата, правда, великовата: на восемь человек. Но тут уж… — он виновато развел руки, упредил движение Шохиной.

— К сожалению, больше ни одного места. И то злоупотребил, чтоб для вас высвободить.

— После операции, — голос Шохиной задрожал. — Я знаю, что с нянечками у вас трудно. Я бы хотела дежурить…

— Да, да, полагаю, для вас мы сможем сделать такое исключение, — он интимно улыбнулся и, словно стараясь сделать это незаметно, посмотрел на часы.

Теперь он увидел их со спины: его нарочито твердую и оттого очень напряженную походку, и руки его жены, отставленные в стороны и привычно готовые подхватить мужа, — и только теперь понял, почему уже с начала аудиенции росло в нем давно не испытываемое волнение. Не было никакого внешнего сходства с его родителями, но в поведении Шохиной все время проглядывала та же трогательная, какая-то безысходная заботливость и предупредительность, что так внезапно проявилась в жестком, жестоком даже его отце в последние годы жизни мамы.