Александр Морозов - Центр

Однако же не до такой степени заматерел Карданов в командорской своей величественности, вовсе он не потерял чувства реальности и дело хотел все-таки довершить. Позвонил Кате на работу и сказал: «Ладно, что мы будем ждать толстеньких ставок. Плюс тридцать, минус тридцать… Какие наши годы? Оформляй на младшего научного, а там видно будет».

Долго увиливал (сам от себя и от трубки телефонной), но все-таки проявил гражданскую зрелость (по отношению к себе и к обстоятельствам) и позвонил. И посчитал, что дело его если и не в шляпе, то на столе у директора — это уж точно. Деваться Екатерине Николаевне было некуда, вот на что расчет наипростейший указывал. Ну что ж, что младший научный? Начинать он не боялся с чего угодно. Эта хорошая черта числилась за ним неистребимо. При его-то скорости? Начинать он не боялся. Он боялся не начать.

Поэтому и решил завязать с беспривязным содержанием, с отточенными, но нерегулярными публикациями. Хотя дело и шло. Шло вроде бы дело, но… не начиналось. «Широко известен в узких кругах» — эта строчечка Бориса Слуцкого, это про него, про Витю Трофимыча, не в бровь, а чуть пониже. Именно, что широко был известен, и портретики даже его печатались, а не только сами статьи, и премии журналистские получал, и письма от читателей, задорные, неквалифицированные, а иногда истово грамотные. С советами и благодарностями, с анализами и переборами указующими. Но… не был он журналистом. Не стал им. Косточки журналистской, всеядности и легкости пера не носил в генах своих. Писал трудно и самостоятельно. Не столько «о» чем-то, сколько «про» что-то. Не «освещал» и «откликался», а использовал чужое как предлог, разгон. Годы работы «в себя» давали возможность легко находить аналогии, броско очерчивать существо исторических споров разных школ (например, между сторонниками актуальной и потенциальной бесконечности в основаниях теории множеств), позволяли писать ответственно, даже когда давал волю эссеистике, критике устаревших, но еще могущественных концепций, нелегковесным прогнозам на будущее. Писал тяжело, но так, что в конце концов выходило легко и даже изящно. Для читателя. А для него — тяжело. Поэтому и не мог встать «на поток», что есть первое условие выживаемости внештатного журналиста. Долго готовился к новому материалу, долго выбирал между одним и другим, третьим и десятым. Еще дольше вел подготовительные работы: читал основные работы по теме, дискуссии в «Вопросах философии», даже если только побочно пересекались они с основняком, вдумчиво и поэтому слишком неторопливо просматривал реферативные сборники. Все это прочитывал не по диагонали, а от и до, дотошно конспектировал, обмозговывал, ставил в ряд к пухлым тетрадям со штудиями прежних лет. Так мог пройти и месяц, и другой, прежде чем приступал, собственно, к писанине.

Все это не было, конечно, профессиональной журналистской работой. На выходе-то, после всех этих вдумчивых подготовительных маневров, оказывалась статья в десять-пятнадцать страниц на машинке. А платили с объема, со странички текста. Чтобы выжить, внештатнику нужно иметь две-три публикации в месяц. У Карданова получалась одна в два-три месяца.

Да и не в деньгах одних заключалось несчастье. Не в одном только их почти постоянном отсутствии. Карданов очень быстро после своего дебюта разобрался, что он как-то вроде и не ко двору со своей писаниной. И при этом не ко двору не в той или другой редакции, а в любой из них, куда ни пойди. У каждого журнала свое направление, свое лицо, свои, стало быть, строгие законы жанра. Если книга не написана, то она и не выходит в свет. Журнал же выходит в этот самый свет ежемесячно, совершенно независимо от того, что принесут или не принесут в него отдельные выдающиеся представители редакционной автуры. Значит, это уже своего рода производство. Просто вместо цехов — отделы, вместо номенклатуры изделий — традиционные рубрики, подборки, дискуссии. И если независимые авторы нюхом ищут именно свой журнал, то в еще большей степени сам журнал (его редакция) ищет своих авторов. Отсекает неподходящих, доводит до своего уровня и стиля полуподходящих, селекционирует, осуществляет своего рода автоматический подбор. Грубо говоря, если журнал называется «Студенческий меридиан», то материал должен быть связан со студенческой жизнью, если «Юность», то с юностью, если «Техника — молодежи», то с техникой и молодежью. А Карданов с его широкими и какими-то чрезмерно разносторонними замашками — вот он ни в какие эти рубрики и подборки и не влезал. Не вмещался в тематические рельсы какого-то определенного издания. Да и сам уровень подачи материала… ну, что тут скажешь? Наука — не наука, журналистика — не журналистика… Вроде бы интересно и написано здорово, но… кому это печатать? Иван кивал на Петра, а Петр (из лучших побуждений, конечно) советовал обратиться к Якову.