Александр Морозов - Центр

Так и получалось, что все хвалили, и по плечу хлопали, и через несколько лет действительно стал он «широко известен в узких кругах», но… Но каждый — чуть ли не каждый — материал долго ходил по редакции (а то и по редакциям), не спеша и со вкусом его обсуждали, хвалил главный, хвалил зам, хвалил ответсекретарь, отсылалась статья на отзыв к каким-нибудь китам из мира науки, получали прекрасный отзыв, снова читали (потому что успевали к тому времени подзабыть), снова хвалили, и недоумевали, и кружили хороводом и… в конце концов печатали. (Бывало, конечно, что и не печатали. Чего только не бывало.) Но все это время Карданов находился в подвешенном состоянии: встречался с редакторами, встречался с китами, которым направлялся его материал на отзыв, ездил к машинисткам, чтобы впечатать исправления и дополнения.

Так непрофессиональный подход к работе самого Карданова усугублялся непрофессиональным, а лучше сказать, нетрадиционным, нетипично-неоперативным — для журналов и газет — прохождением его рукописей. И опять же, Витя понимал, что дело здесь не в чьей-то злой воле — воли ему, положим, встречались разные, но их совокупность складывалась в результирующую, то есть в объективную картину, — а в самом смысле и стиле его работы. Он занимался не машинным, не массовым, а штучным производством. А так как речь шла о производстве не материальной, а духовной продукции, то и рынок сбыта в идеале тоже требовался определенный. Ну… не заводить же отдельного печатного издания. И невозможно (кто ж он такой?). Коротко говоря, законы журналистской деятельности в корне расходились с законами деятельности Виктора Карданова.

И при этом не то что он сознательно поставил себе эти законы и этак снобистски положил не выходить за их пределы, не опускаться, скажем, до текучки и оперативной работы. Нет, эти законы исподволь вырастали из его натуры, как бы он сам даже ни стремился подладиться к всеобщей и торжествующей рубрикации. Торжествовали эффективность и налаженное разделение труда. Карданов же не разделялся. А что с ним было делать, с целиковым? Под какую рубрику подвести? Трудно-с. А более того — хлопотно-с.

Получалось, что Карданов, молодой человек семидесятых годов — сравнительно, конечно, молодой — оказывался обломком и отголоском романтических двадцатых, когда академиком и вообще ученым с мировым именем можно было стать даже без вузовского диплома (и такие случаи фактически зафиксированы, фактически имели место в истории, например, отечественной математики). Карданов всегда был интуитивно настроен против дилетантизма в науке и если чем занимался (той же теорией множеств, например), то вполне профессионально, с проработкой самых современных учебников и монографий, с тотальным решением всех приводившихся там упражнений, даже тех, что отмечались специальной звездочкой, означавшей, что «решение данной задачи автору книги неизвестно». Решал и эти. Стало быть, и способностями обладал. Но решений никуда не посылал и лично знаком с соответствующими специалистами не был. Но все это была чисто кабинетная работа, никому не видимая и не ведомая. Никаких званий, степеней, в общем, никаких социально-значимых отметин не приносившая. Получалось какое-то извращение: человек подпольно занимается общественно полезным трудом. А раз подпольно, то само общество-то об этом не знает, значит, ни на какое справедливое вознаграждение патологически затаившийся энтузиаст рассчитывать не может. Получалось, что ничего не получалось.

Ситуация эта складывалась годами, постепенно да незаметно, и не уследишь-то. Но уж когда сложилась и пребывала последние два-три года в стационарном состоянии, когда откристаллизовалась, так сказать, то незамеченной и невыявленной остаться ей не удалось. Карданов, как человек в некоторых отношениях весьма трезво мыслящий, хотя внешне-то безалаберный и легкий, на деле (то есть не на публике) очень даже скрупулезный, так вот, Виктор Карданов — невольный автор этой самой ситуации — подверг ее и себя перекрестному допросу и нелицеприятному дознанию. И, похоже, докопался до некоторых истоков. Н е ж е л а н и е п р о х о д и т ь а н ф и л а д у — вот так можно было, пожалуй, это сформулировать. Анфилада кабинетов — и соответствующая ей, зеркально-параллельная и необходимая — череда годов и усилий.

Занимается, положим, человек чистой наукой. Пишет, допустим, этакую книгу, исследование о каких-нибудь средневековых буддистах. О таиландских или, что не менее шикарно, о непальских, или вообще о буддистах некоторой даже неясной принадлежности. Пишет он книгу и год и два, закапывается в свое удовольствие в источники, исчерпывающе хочет уяснить, как и где наносились ритуальные знаки, на правом или левом запястье. А может, и не на запястьях вовсе, а на голени или на лбу. Ну хорошо. Выяснил человек все, что мог, поелику сил и талантов хватило, и книжку написал. И ее, книгу эту, издают даже. Но гонорара автор не получает. Потому что написание данного исследования входило в план того научного института, в котором автор числился в штате и где зарплату все это время получал. Как раз за то и получал, что книгу эту писал. Вот такая форма занятия чистой наукой практикуется. (В основном в некоторых НИИ Академии наук.) Казалось бы, в случае с Кардановым что может быть лучше? Ты обеспечен вполне регулярными финпоступлениями, а стало быть, можешь не отвлекаться на журналистские приработки и без помех углубляться туда, куда тебе мило. Но ведь не первому встречному будут платить зарплату два года только за то, что он гарантирует создание высококвалифицированного научного опуса. Это только штатному работнику Института. Да и тоже не каждому, а, допустим, старшему научному сотруднику. А чтобы такое звание и должность заиметь, надо конкурс пройти, а к конкурсу этому допускают только кандидатов или даже только докторов наук.