Александр Морозов - Центр

Она почувствовала себя молодой и нежадной до должностей, но все же умней и дальновидней всех этих вечных мальчишек, с которыми весело жить и умирать не надо. Все ведь мальчишки: что муж, что отец (этот, правда, из другой команды, не с нашего двора), что Карданов, что… сам Ростовцев Клим Данилович. Катя знала про Карданова, что не ему руководить, что он может только сам работать за троих, ну и от других будет того же требовать, чем в короткий срок отпугнет всех нормальных, обычных, а не сверхъестественных работников, то есть умеющих и согласных работать не за троих, а за одного. Она-то ведь знала это его искреннее, но от этого не менее детское непонимание простой истины, простого распорядка вещей, непонимание того, как это и п о ч е м у большинство нормальных людей работают за одного, когда ведь можно прекрасно и за троих.

Такие люди, у которых нет инстинкта реальности, в руководители не годятся. А то, что на Карданове всерьез теперь настаивал Ростовцев, убеждало Катю, что и почтеннейший Клим Данилович не годится, и кому надо, очень легко в скором времени смогут убедиться во всем этом. Если уж рассматривать это дело вполне объективно, то лучше всего подходила к руководящей работе именно она, Катя Яковлева, дочь Яковлева, от которого она взяла что полезно, а одиозное, прыть всю эту и панику, идущую от страха никогда не могущего наступить, неведомо от кого, разоблачения (не тот я и не на том месте всю жизнь обретаюсь, дурака валяю) — это все твердо, почти с брезгливостью отодвигалось.

Она подходит, но ей не очень-то и нужно, и к тому же вышколенным да и от природы отменным административным чутьем она догадывалась, что не пришло еще время для очередного шажочка. И нечего здесь рваться, ноздри раздувать, чтобы в один прекрасный момент не зарваться и не ощутить того самого страха, что прочно приплюснул полста лет назад психику ее отца. С помощью своей звериной изворотливости он избежал разоблачения в некомпетентности и досидел-таки в своем кабинете до пенсии, но страх перед разоблачением этим безнадежно искорежил некогда веселого, хваткого до жизни мужичка.

Она подходит, но не ее очередь. И уж, разумеется, не таких, как Ростовцев с Кардановым. До них очередь не дойдет никогда, об этом и думать-то дело пустое. Отец, конечно, чепуху городит со всеми якобы заговорами. Но он окарикатуривает то, о чем всерьез думают весьма серьезные люди. Такие, например, как Немировский. И за свое врио не очень-то она испугалась после панических объяснений отца. Всем этим разговорам о едином информационном Центре долго еще — тут уж она крепко полагалась на свою деловую интуицию — суждено оставаться разговорами.

Так она рассуждала, и выходило, что зря она тогда, по зиме, так холодно встретила Витю Карданова. И теперь, в конце лета, все складывалось бы по-другому, если бы тогда… А жизнь все прыгает, как по кочкам, по этим нескончаемым «если бы», и конца этой тряске, по крайней мере в текущей пятилетке, не предвидится. Она возомнила себя большим начальником и оторвалась от своего коллектива, от своего поколения. А на самом-то деле пусть даже она и начальник, но средний, и прислониться накрепко к замшелым интриганам — затея скучная и двурушническая. По отношению к самой себе. И тут даже и Юру можно понять, наверное, и у него с год назад сложилась на работе какая-то вот такая же ситуация, где приходилось слишком плотно повязывать себя с шибко начальствующим людом, вот Андреич и отшатнулся, конечно, зачем же это в себе так вынашивать, внутренними ядами отравляться, не объясниться, переложив таким образом часть решения на спутницу жизни? Это уж он зря, но понять-то можно… Вот так она объясняла это все в себе, быстро и ловко подтасовывая факты, а тем временем позвонила Карданову и в изысканно-дружеской манере пригласила его, а он сказал, что хорошо, что завтра он отбывает в краткую командировку, и времени у него в обрез, надо еще зайти к маме, попрощаться и повидать заодно родственников из Новосибирска, которые остановились у мамы, но это все он успеет и через час-полтора будет у них, у Кати и Юры.

Витя не спешил и не нервничал, и даже, когда ему позвонила Катя, согласился заскочить к ней, отметив только про себя, что Ростовцев не одобрил бы такого его соглашательства. Он оставался сидеть у окна, ощущая без озноба легкое дуновение теплого ветерка, и с непонятной удовлетворенностью вспоминал слова немецкого лирика с двойным, наполовину женским именем: «Вы же, друг мой, просто сидите у окна и ждете, а с ожидающим всегда что-нибудь случается».