Ильдар Абузяров - Манекен Адама

Но необходимость защищаться и оправдываться разозлила Артёма.

– Я вот чё-то не пойму, вам-то какое дело, кого я люблю? – выдержав паузу, собрался с силами и пошёл в атаку Артём. – Я уже не ваш ученик. И вы не имеете права ко мне в душу лезть.

– А что ты так грубо со мной разговариваешь? – одёрнула Наталья Викторовна.

– Да надоело, когда все подряд лезут к тебе, все поучают. Вот вы сами, – набравшись смелости, спросил Артём, – знаете что-нибудь про любовь. Сами-то кого-нибудь любили?

– Не знаю, – улыбнулась Наталья Викторовна. – Не всё в нашей жизни можно свести к любви. Хотя людям удобно всё подвести под слово «любовь» и в этом общепризнанном формате существовать. А моя жизнь очень странно сложилась. Не было в ней классических отношений.

– А что тогда было?

– Много чего было. Свидания, прогулки под луной. Порой мимолётные столкновения или пара сверкающих фраз, яркий жест или случайное обжигающее касание запоминаются сильнее, чем длинные нудные отношения. Видимо, всё зависит от того, насколько был оглушён в конкретную секунду, а не от протяжённости встреч.

«Ага, рассказывайте», – отметил про себя Артём.

– Значит, не было у вас никого, как и у меня. Поэтому вы про важность мимолётного касания тут заливаете.

От своей догадки Артём злорадствовал. Ему понравилось, что он смог переломить разговор и заставить защищаться саму Наталью Викторовну. Он вдруг в мгновенье почувствовал себя взрослым и понял, что сейчас, после окончания школы, учительницу, наверное, можно воспринимать по-другому. И вести себя с ней тоже можно по-другому.

«А что, если поцеловать её в губы прямо сейчас? – с интересом Артём посмотрел на напомаженные прожилки на губах, по которым стекал яблочный сок. – Оглушить её этим первым в её жизни поцелуем. Ведь она прежде никогда не целовалась, о чём очень сожалеет. И ей, напившейся и насмотревшейся на танцы и на целующиеся по всему Невскому и здесь, в Катькином саду, парочки, наверняка этого очень хочется. Может, она тогда отреагирует и влюбится в меня. А я проверю свою теорию про первое касание. Не получилось с Полиной, так получится с Натальей Викторовной».

И эти рассуждения «смогу я или тварь я дрожащая» в духе Раскольникова из 11-го «А» заводили Артёма.

«Смогу!» – решился Артём и тут же стремительно поцеловал Наталью Викторовну в приоткрывшийся для следующей тирады рот.

А уже через мгновенье Артём с горящими щеками вылетел вон из Катькиного сада, потому что Наталья Викторовна влепила Артёму оглушительную пощёчину. И тогда эмоция отвращения к самому себе захлестнула Артёма с головой.

Мало того что он предал учителя, так он ещё этим дерзким наскоком умудрился сразу отказаться от своей любви к Полине и Кате. Ложь – это и есть отказ от любви, интуитивно понимал Артём, стараясь поскорее убежать прочь из делавшей его хуже ситуации.

Он бежал так быстро и надрывно, что в какой-то момент под сердцем у него закололо. А ещё через несколько секунд-шагов грудь вдруг сдавило небесным прессом с такой силой, что Артём остановился, хватаясь рукой сначала за сердце, а потом за лопатку, будто отрывая от тела липкую рубашку кожи.

Рот и ноздри Артёма, словно выброшенные на берег караси, раздували жабры, истерично старались ухватить побольше не хватающего организму кислорода. Коснувшись лица, Артём почувствовал на разгорячённой ладони предательскую хлипкую слизь и холодок. Это снова носом пошла кровь. Кровь, которая грозила запачкать белую рубашку и от которой нужно было срочно избавиться, стерев её хотя бы листьями с кустов разбухшей сирени.

Зайдя в первую же подворотню, Артём вышел к какому-то бараку на второй линии и только тут огляделся. Он не знал, куда бежал, но ноги чудесным образом привели его к дому Полины, который в отличие от Катиного был не столь хорошим и чистым. Да что там говорить, он был старым, полуразрушенным и грязным, с самодельными сарайками-кладовками во дворе. Его стены вполне можно было вымазать кровью. К тому же во дворе дома Полины всегда было полно бездомных пьяниц и бездомных собак. Было их много и сейчас. Они бегали, ласкались, кувыркались, кусались за обвисшие уши, пытаясь запрыгнуть друг на дружку, и казалось, опущенными хвостами выводили на земле странные письмена.

Артём увидел на асфальте под Полиниными окнами с фиолетовой и розовой геранью несколько фраз, написанных разноцветными мелками.