Собаки взяли след и с лаем приближались к заводи. Заяц лежал, прижавшись к камню, и словно не дышал. От неуловимой игры серо-коричневых тонов его шкурки, в которые я вглядывался, у меня начала кружиться голова, очертания зайца расплывались. Но стоило мне посмотреть в сторону и потом снова на камень, я видел его ясно. Я внимательнее посмотрел на его уши. Он прижал их к спине, так что они едва выделялись на ней двумя более темными полосками. На одной из этих полосок посередине виднелось светлое пятнышко. Это была алюминиевая кнопка, которую я прикрепил летом к уху маленького, с рукавичку величиной, зайчонка…
Это открытие взволновало меня. Значит, этот заяц — от самый малыш, которого я гладил по дороге домой и которого я пустил на следующий день в кукурузное поле. Видно, он так и жил там, пока не убрали кукурузу. А тогда уже переселился в рощицу.
Собаки выбежали на край оврага. Идя по следу, они оказались в двух шагах от камня и с ожесточенным лаем искали потерянный след. Они бегали по оврагу то вверх, то вниз, Волга перескочила через ручей, нашла меня за кустом боярышника и удивленно посмотрела на меня, словно спрашивая, не видел ли я, куда делся заяц. Потом она побежала дальше, нюхая землю.
Заяц весь напрягся. Мне казалось, что он едва удерживается, чтобы не спрыгнуть с камня. Когда собаки повернули обратно, он успокоился.
Дед Мирю ругался наверху на дороге. Потом он окликнул меня:
— Ну что, видел кого-нибудь?
Я вышел из-за боярышника и пошел вниз по оврагу.
— Эй! — снова окликнул меня старик.
— Ничего не видел, — сказал я.
— Гм, странно. Может, это кошка? Посмотри, не забралась ли она где на дерево, — сказал он.
Мы прошли всю рощицу насквозь и продолжали охоту в другом месте.
Вечером, когда мы возвращались в город, меня заела совесть, и я рассказал все старику, попросив его не сердиться.
Он терпеливо выслушал меня, весело рассмеялся и сказал:
— Как ты мог подумать, что у меня поднимется рука на этого зайчонка? Зайчонок ведь наш, через наши руки, можно сказать, прошел. Разве мы стали бы его трогать? Человек не только бьет дичь, но и защищает ее. Если уж раз позаботишься о каком зверьке, потом сердце не позволяет причинить ему зло… Пусть себе живет, пусть прыгает. Но до чего ж хитер! — воскликнул он и по дороге рассказал мне, что однажды видел, как заяц, спасаясь от собак, прыгнул на изъеденный козами ствол боярышника и сидел на боярышнике, пока собаки не пробежали мимо.
— Значит, заяц понимает, что следы выдают его, и старается их замести? — спросил я.
— А как же иначе? Когда выпадет снег, я тебе покажу, на какие хитрости он пускается и как мастерски запутывает следы.
Вниз по реке, довольно далеко от города, там, где начинались большие леса, стояла старая мельница. Мельник, дядюшка Петко, по прозвищу Черепаха, до недавнего времени брался за любую работу. В городе он то плотничал — чинил заборы, двери, сараи, то выполнял всякую черную работу, зимой пилил дрова и чистил снег. Сейчас он нанялся мельником на эту мельницу, принадлежавшую владельцу одного постоялого двора, толстяку и скупердяю.
Когда нам случалось проходить мимо его мельницы, Черепаха каждый раз просил деда Мирю убить одну лисицу. Лиса эта, по его словам, что ни ночь, уносила у него по курице.
— Как же я ее убью? Откуда мне знать которую? Лис много, по ночам из леса выходит не одна и не две, — отвечал старик.
— Ты останься на вечер посторожить и убьешь ее, — уговаривал его мельник.
— Сделай себе лучше курятник покрепче. Это-то ты умеешь, — советовал ему дед Мирю.
— Курятник у меня хороший, да эта гадина все равно исхитряется туда залезать. Всех кур у меня передушит, — жаловался мельник.
Но старик не хотел браться за это дело, и Черепаха на него обиделся.
Мы продолжали ходить на охоту в те края то с гончими, то с одной Зымкой — за каменными куропатками и вальдшнепами. Каменные куропатки попадались недалеко от реки, в голой, каменистой местности. По утрам, до рассвета, они подавали голос с высоких известняковых скал: «Ки-ки-кик! Ки-ки-кик!» — и их металлический щебет заставлял Зымку настораживать уши. А вальдшнепов мы искали на дубовых вырубках, где были старые, гнилые пни.
Однажды во время охоты пошел дождь, и мы завернули на мельницу обсушиться и переждать непогоду. Мельник встретил нас холодно.
— Ну, как лисица? Приходит? — спросил дел Мирю.
— И не говори… Две недели назад унес всех кур домой, да старуха моя не соглашается. Двор, говорит, мал, цветы ее клюют. Позавчера принес их обратно, и за ночь петуха не стало. А ведь они под крышей были, в сукновальне, — рассказывал нам дед Петко, раздосадованный и огорченный.
Читать дальше