Александр Васинский - Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века

На Зиночку-младшую любила в душевой тайком смотреть баба Нюра. Из-за беззубого рта щеки ее как бы провалились вовнутрь вместе с губами, и было впечатление, что она их все время жует пустыми деснами. Раньше она работала на кондитерской фабрике «Красный Октябрь» в конфетном цехе и привыкла выглядеть весело и пестро, как фантик. В душевой же, без обертки, она походила на обсосанный наполовину леденец и знала об этом. Старалась первой выйти из душевой в раздевалку, чтобы успеть что-то накинуть на себя, закрыть отвисшую жеваную кожу на шее и груди, где болтался медный крестик на нитке. Пупок у бабы Нюры был похож на куриную гузку. Не было печали больше, чем думать, зачем природе понадобилось превращать Зиночек в таких вот баб Нюр, своими руками разрушать собственные шедевры.

Вот они вышли все из кабинок душевой. Баба Нюра давно одета. Зиночка-младшая тоже. Зин-ка-старшая идет в предбанник тяжеловато, но уверенно, от ее кожи клубится пар, она с кряканьем и прибаутками обтирается полотенцем, поставив ноги на деревянные щитки, и досточки под ней прогибаются, поскрипывают; Нина же мелко перебегает босыми ногами по кафелю на вывернутых внешних сторонах ступней, заскакивает на заранее приготовленную и сложенную вдвое газету. Стоит голая, и не сказать, что она худая. Это не худоба, это необласканность. Добротную женщину узнаешь по формовке, по обмятости мужской силой и тяжестью, а Нина увяла в какой-то как бы нераскатанности, неокученности, невзбитости своего женского телесного вещества, как, бывает, остается сырым, липким и невоздушным тесто, которое, упершись животом в край стола и роняя в него капли пота, недостаточно месили и солонили, недостаточно раскатывали скалкой, недостаточно обваливали в муке и недостаточно обминали так и сяк и пальцами, и кулаками, и локтями…

Зиночка-младшая впорхнула в предбанник невесомо, будто на щиколотках у нее были крылышки, и вся объятая облачком розоватого пара. Она вся сияла.

— Ой, баба Нюр, — сказала она с сияющей улыбкой. — А я опять влюбилась!

— В кого-о? — одновременно заголосили баба Нюра, Зина-старшая и Алла.

— Пока не знаю… — Зиночка смутилась, опустила глаза. — Но вот тут все поет.

Женщины понимающе переглянулись и продолжали заниматься каждая своим делом. Баба Нюра вымыла протезы в умывальнике обмылками от хозяйственного мыла. Зина-старшая быстренько простирнула над раковиной трусы и бюстгальтер, Алла ничего не делала, сидела голая на скамейке и трогала пальцем образовавшиеся на ляжке от жара мраморно-белые пятна в красных капиллярных прожилках.

Нина стояла и думала, о чем сказала Зиночка, и ей почему-то хотелось заплакать. Но она умела взять себя в руки. Вот она уже стоит на газетке, чем-то похожая на бетонно-блочную статую «Родина-мать», что во множестве сооружены вдоль наших шоссейных дорог, — стоит такая же суровая, только без одежды, с тем самым выражением несгибаемой уверенности, скорби и поруганного жизнелюбия.

В первую брачную ночь Нина готова была честно и самоотверженно отдаться законному мужу. Но молодые сразу столкнулись с проблемой подсвинка, который к тому же непроизвольно превращался в яро вздыбившегося вепря. Нина пошла по подругам. Одна просто сказала:

— Да потерпи. Не мыло — не измылится.

Нина объяснила, что общие рецепты тут не подходят и показала на руках. Подруга сразу взяла свои слова обратно. Другая подруга посоветовала купить сушки.

— Да ты что? Зачем?

— А чтобы его, значит, окольцевать.

Нина и этой подруге объяснила свою проблему подробней, и та поняла, что речь должна идти как минимум о бубликах. Два дня Коля жену не трогал, но в последний день отпуска (по случаю женитьбы давали трое суток) молодые решились. Опыт с бубликами — а Нина, краснея, купила их на углу в кондитерской полтора кило — с треском провалился, так как бублики разламывались пополам и на четвертушки при самых осторожных попытках кольцевания. Железный обруч, которым пытались укротить распалившегося Колиного быка, оказался всего лишь кольцом для его ноздрей. Но что было делать? Между тем Колин зверь один раз совершенно вышел из-под контроля и ринулся сам на приступ Нининой цитадели. Вопль. Вспышка боли. Проникающее ранение. Ужас при одной мысли о…

С тех пор Нина, можно сказать, не подпускала Колю к себе, говоря, что он там ей опять все разворотит. Нину и вправду преследовал кошмар той ночи, когда ей казалось, что ее терзает там, внизу, какой-то шершавый, пупырчатый стоголовый и стозевный дракон, и из этих глоток вырываются, жгут языки пламени, и кусают, и рвут ее плоть… Это было ужасно!