Вадим Чекунов - Шанхай. Любовь подонка

Сердиться я даже не думал. Во-первых, я любил ее, а во-вторых, она была китаянкой. Во многом не очень типичной, но все же — китаянкой. Как принято делать тут дела, я уже давно был в курсе. Студенты, которых я за неделю до экзамена спрашивал, нет ли у них вопросов по пройденному материалу, отнекивались и отмалчивались, но зато в воскресенье утром, часов в семь, начинали звонить и вовсю задавать вопросы, потому что завтра — понедельник, экзамен. Проверить перевод коллеги-китайцы меня просили исключительно «сейчас и срочно», потому что их уже где-то с нетерпением ждут. При этом даже не спрашивали, есть ли у меня время прямо «сейчас» и никогда заранее не предупреждали о возможной работе. Спрашивать китайца в январе о планах на апрель — бесполезно. Для него это так далеко, что попросту не существует. Вот в конце марта — другое дело. О будущем китайцы имеют представление, схожее с детьми лет трех-четырех: завтра — относительно понятно, значит «не сейчас»; послезавтра — что-то неясное, расплывчатое и далекое; ну а «на следующей неделе» означает «в дальнем неизвестном будущем», о котором нечего и думать.

Суббота.

Я стоял на главной площади кампуса, возле памятника Мао.

Сказать, что я волновался, — ничего не сказать. Ведь за мной на черном «пассате» заехал не кто иной, как отец Ли Мэй. Улыбчивый мужик лет пятидесяти, с ежиком седоватых волос, низенький, коренастый, морщинистый, в строгом костюме. Вышел из машины, пожал руку, открыл переднюю дверцу. Сзади сидела Ли Мэй и ее мама. Обе приветливо мне помахали.

Стесняясь и потея, я сел вполоборота к ним. Машина покатила к выездным воротам кампуса.

Родители Ли Мэй по-английски не говорили. Мама — красивая, худощавая, с короткой прической, в синем платье с открытыми руками, через дочку расспрашивала меня о всякой ерунде. Типичные светские вопросы лаоваю: как ему город, кухня, погода… Ли Мэй хихикала над моими вымученными ответами и явным стеснением. Отец, не отрываясь от дороги — мы ехали по эстакаде в плотном субботнем потоке, кивал и улыбался.

— Вы с мамой очень похожи, — сказал я. — Скажи папе, что женщины в его семье очень красивые.

Ли Мэй перевела.

Мама засмеялась, как смеялась сама Ли Мэй. Отец улыбнулся, от глаз его разбежались темные, похожие на царапины, морщины.

Родители не донимали меня особым вниманием. Не в пример Инкиной родне — я помнил взгляды ее бабушки, суровой пенсионерки, бывшего парторга, и матери — крупной, властной, лет десять отработавшей в трамвайном депо…

Доехали быстро.

Я успокоился по поводу своих джинсов и футболки. Половина приглашенных были одеты с одинаковой небрежностью. Женщины еще более-менее принарядились, а мужики пришли, кто в чем. На Ли Мэй было короткое, до колен, красное ципао [9] Ципао — традиционная китайская женская одежда с застежкой на плече. с серебристыми цветами и павлинами.

Ее родители куда-то исчезли. На нас смотрели со всех сторон.

У входа в банкетный зал стоял важного вида дядька, с папкой в руках. Сверял имена, принимал подарки молодоженам, что-то записывал. Две девушки в красных платьях складывали букеты, конверты и коробки на длинный стол.

— Такое впечатление, что он отмечает, кто и что подарил, — сказал я Ли Мэй.

— Да, правильно. Так принято, — к моему изумлению, подтвердила она.

Я растерялся.

— Позор мне. Шестьсот юаней… Скажут, что твой парень — нищий.

— Наоборот, не надо было так много, ты же не близкий знакомый. Не волнуйся, все хорошо.

Зал еще не открыли. Гости — навскидку человек сто — бродили в фойе вдоль столов с напитками и конфетами. Играла живая музыка. Красотки в вечерних платьях с длинным разрезами перебирали струны арф. Девушки, стоявшие по бокам, играли на скрипках. Я переводил взгляд с бедер музыканток на их пальцы, следил за движениями смычков.

Ли Мэй шутливо пихнула меня локтем.

Музыка утопала в людском многоголосье.

Нас подвели к жениху и невесте.

Сестра Ли Мэй оказалась круглолицей и чуть полноватой, пышное белое платье лишь подчеркивало это. Жених походил на замученного учебой аспиранта-отличника: высокий, худой, в очках и черном костюме.

Вид у невесты был сосредоточенно-деловой, у жениха — глуповато-растерянный, как и у всех свадебных пар в мире.

Мы сфотографировались с новобрачными на память. Я поцеловал невесту, пожал руку жениху.

Гости прибывали.

Мужчины беспрерывно курили, стряхивая пепел на ковер. Носились наряженные в капроновые платья толстые дети. Становилось душно.