Вадим Чекунов - Шанхай. Любовь подонка

Мама может быть спокойна. Когда я звонил ей последний раз? Или писал?..

Не помню.

Я смотрю на воду, на мелкий мусор возле бетонной стены. Щурю глаза и смахиваю капли пота с бровей.

Мог ли я подумать, что проживу в Шанхае столько лет… Не год и не два. Что вообще окажусь тут…

Лезу в карман за телефоном. Мне никто не звонит, кроме случайных китайцев. Я тоже никому не звоню. Но телефон я всегда держу включенным и вовремя заряжаю. Там, под обшарпанным пластиком, хранятся важные сообщения. Все они — от Ли Мэй. Я часто читаю их подряд. Иногда выбираю одно и смотрю, когда его получил. Двенадцать цифр — месяц, число, год и время. Стараюсь припомнить в деталях каждый из дней, каждый момент.

Для меня это не просто цифры, буквы…

…Цифры, буквы и черточки иероглифов на кнопках моей «ноклы» сильно затерлись, но я научился писать смски не глядя. Рисовать из скобок цветочки и смайлики. Постиг все азы смс-романа. Когда встречаешься с китаянкой, этого не избежать. Может, и не только с китаянкой. Но в России у меня не было мобильника, и я до сих пор не написал ни одного сообщения по-русски.

С Ли Мэй мы переписывались всю неделю. Обычные фразы, простые вопросы — и радость ожидания ответа.

«Как дела?» — «Где ты, что делаешь?» — «Извини, что не сразу ответила. Была на уроке физкультуры».

Ее занятия — на старом кампусе. Что она делала на уроке? Наверное, играла в баскетбол. Подпрыгивала, вытягивалась гибким телом, бросала мяч… Или легко бежала по темно-красной дорожке, уверенная, быстрая, встряхивая челкой и собранными в хвост волосами… В ряду однокурсниц повторяла за лаоши медленные движения китайской гимнастики… Я в это время скучал за много километров от города, далеко от нее, на огромном, продуваемом ветрами новом кампусе.

Пиликнул телефон…

«Как твоя работа? Как студенты?» — «Ленивые, как всегда…» — «Ха-ха, я тоже такая!» — «Нет…» — «Почему?» — «Ты красивая. И умная…»

Пауза.

Что и говорить… Комплимент не слишком цветистый. Но ведь это — смс. И чужой язык.

Не отвечает.

Вспомнил, как смутилась она в прошлый раз. Все ли я делаю правильно?..

Пришло сообщение: «Спасибо».

Перевел дух. Улыбнулся.

Принялся разглядывать незатейливый пейзаж. Я сидел в беседке, под типичной китайской крышей. Сидел и ждал автобуса, от университета до города. Недавно высаженный бамбук полукольцом окружал беседку. Зеленые живые удочки шелестели редкими листьями. Недостроенный корпус библиотеки, закрытый сеткой цвета хаки, возвышался над кампусом. По самой верхотуре, едва заметные, передвигались по лесам рабочие в оранжевых касках. Медленно ползла стрела строительного крана, сверкали на солнце стекла кабины.

Справа от меня тянулись учебные корпуса, длинные, четырехэтажные. Многие окна были распахнуты, внутри аудиторий виднелись лопасти вентиляторов.

Жарко.

Принялись писать друг другу всякие глупости о погоде.

«Завтра по прогнозу дождь, не забудь взять зонтик!» — «Спасибо, заботливая мама!» — «Ха-ха-ха, ты смешной!..»

Внезапный толчок памяти, болезненный и ненужный.

Инна тоже когда-то говорила мне такие же слова. Я не помню уже, когда. Помню лишь смех, блеск губ, веселый прищур глаз: «Ты смешной! С тобой хорошо». Затемнение. Чья-то рука встряхнула стекляшки калейдоскопа. Что изменилось? Ничего не добавилось, не убыло. Те же герои, тот же антураж. Просто сложилась другая картинка. Сжатые в ухмылке губы, суженные глаза. Говорит нарочито четко, как учительница: «Ты — жалок. Ты жалок и смешон».

«Я смешной человек… — ответил ей тогда непослушным языком. — Я знаю сам, что я смешной человек. Да разве людей казнят за то, что они смешны? Смейся надо мной, смейся в глаза!..»

Огонек тревоги и опасения во взгляде. Рябь неуверенности. Она сбита с толку, не понимает.

Вошел в роль: «Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его! Как мне жить!»

К ней быстро вернулось отчуждение. Усмехнулась: «Специально заучивал? По книге? Или по фильму?»

Помолчала. И хлестко, как тряпкой по лицу: «Ты не только хреновый муж и никакой писатель. Ты еще и артист бездарный».

Может, тогда я и решился ее убить. Пистолета не было — не царский режим. Был нож из рессоры.

Впрочем, даже никчемный Карандышев оказался тверже, целостней, правдивей. Моя Инна досталась другому…

…Провел рукой по щеке.

Так не пойдет.

— Прошлого больше нет. Забудь о нем, — сказал вслух.