Татьяна Алюшина - Один день из жизни Танечки

– Ой! – пискнула девочка Таня и тут же поняла, что натворила.

Быстренько вскочив, я осмотрела себя, как могла, оценивая нанесенный ущерб: платье до пояса мокрое, да еще немного зеленое сзади, и трусишки мокрые, и… – охо-хо! – гольфики и сандалики тоже мокрые. Ладно, что уж теперь! Я обула сандалии, решив, что они высохнут и на мне, а слегка позеленевшие, в каких-то бурых пятнах белые гольфы решила сушить на ходу, как и платье с трусами.

И побежала обратно, только на этот раз еще быстрее.

И все бы, наверное, было хорошо и обязательно получилось бы исправить нанесенный наряду ущерб, и везде бы я успела, но коварная судьба-злодейка поджидала меня в лице мальчика Вити из соседнего двора…

Когда до дома оставалось совсем чуть-чуть – один поворот, ступеньки, пять метров тротуара, и вот он, дом родной! – я почти столкнулась с Витькой, явно куда-то торопившимся.

– Ты куда? – поинтересовалась я, в самую последнюю секунду умудрившись избежать столкновения.

– Куликовым уголь привезли, вот такие глыбины! – и он показал руками впечатляющий размер камней и тут же предложил: – Побежали, вместе посмотрим. Там уже все наши!

Это было очень серьезное предложение! Очень! Ведь каждому известно, даже малолеткам сопливым, что, чем крупнее угольный камень, тем больше шансов найти на нем отпечатки доисторических растений и даже каких-то чудных животных! Но большие камни не часто попадаются, а чтобы такие, как Витька показал, так и вовсе редкость небывалая! Понятно, почему они всей ватагой побежали в нем копаться.

Я вздохнула тягостно: мне бы домой, пока не заметили самовольную отлучку, но с другой стороны… И девочка Таня прикинула, что вообще-то она не так уж долго бегала на море, пятнадцать минут вряд ли прошли, так что ничего страшного, если совсем-совсем ненадолго отлучиться, на пару камешков глянуть…

– Пошли, только быстро! – решила я.

Сандалии и гольфы я заботливо разложила на солнышке досыхать и, успев напомнить себе, что платье не стоит пачкать, ринулась на угольную кучу, где уже копались муравьями ребята всего соседнего двора.

Ископаемых на камнях я не нашла, и вспомнила про то, что меня ждут, когда проводила археологические исследования уже четвертого здоровенного куска угля и только потому, что мама Вити позвала его домой.

Ну и мне пора!

К тому времени Свете уже пришлось накрутить пару кругов по двору, забраться во все наши штабные тайные места, обойти моих друзей, пытаясь найти потерявшуюся сестрицу, а родители успели не на шутку испугаться. И в этот кульминационный момент, когда они втроем обсуждали, где еще можно меня искать, появилась Танечка собственной чудной персоной.

Картина маслом была такова: по мере моего восхождения по лестнице – сначала появилась голова с пропотевшими спутанными волосами, на которых где-то сбоку из последней возможности держался чудом не потерявшийся бант, бессильно распустив траурно почерневшие на концах ленты. Затем появилось туловище до талии и вполне, надо заметить, чистая часть платья, хотя и несколько утратившая свежесть и белизну… Наконец на площадку поднялась и вся Танечка, и перед взорами семьи предстала законченная картина: черные по локоть руки держали две непонятные, измазанные чем-то буро-черным тряпочки, подол платья был перепачкан, на грязных ногах красовались некогда белые, а теперь мокрые, черно-зелено-коричневые сандалики, ступни были совершенно черного цвета.

Левитан с Репиным отдыхают!

– Пятнадцать минут ведь еще не прошло? – осторожненько спросило явление у обалдевших родителей и, на всякий случай, втянув голову в плечи, развело руками с зажатыми в них гольфами.

Тряпочки гольфиков понуро колыхнулись, уже не ожидая ничего хорошего от этой жизни.

– Ты где была?! – хлопнула от негодования руками мама.

Вздохнув, я честно и подробно рассказала, где была и что делала.

Конечно, я ужасно опоздала, нарушив все страшные запреты, и, конечно, девочку Таню наказали. Ну а как иначе, все закономерно.

Папу со Светой мама отправила к бабушке, обещав присоединиться к ним после того, как разберется тут со мной, и они ушли, а меня мама повела отмывать, переодевать и по ходу перечисляла мои проступки и преступления.

Проступков набралось много: тут и нарушение наистрожайшего запрета уходить от дома, и копание в угле – как ни странно, это тоже не приветствовалось, хотя оценивалось менее строго, чем одиночные прогулки неизвестно где. Но главный мой проступок состоял в том, что я ужасно напугала и расстроила родителей.