Татьяна Алюшина: Один день из жизни Танечки

К бабушке тоже хотелось, там будет здорово: праздничный стол со всякими вкусностями, и у нее двор тоже есть, не такой, понятное дело, большой и приспособленный для захватывающих приключений, как наш, но тоже ничего, и парочка ребят там для игр найдется, но… Но отплытие корабля! Это же ого-го, что такое!

Мы чуть не поссорились с мальчишками, но тут кто-то предложил поиграть в догонялки, и ссориться мы решили попозже.

А вскоре мама лично спустилась во двор и увела нас с сестрой собираться в гости. И это, надо сказать, был процесс. Вернее, собирались-то они с папой быстро, а вот чтобы одеть-собрать младшую дочь, приходилось постараться. Ну не могла я стоять неподвижно на месте и выполнять только одно дело, например надевать гольфы – в этот же момент можно было что-то рассказывать, подкрепляя слова жестами, а еще вертеться и отвлекаться на недорисованную картинку и…

Словом, мама ставила меня перед собой, строгим-престрогим голосом приказывала делать только то, что она скажет, и стремительно наряжала.

В конце концов меня, всю такую прекрасную – в наглаженном выходном платьице, в белых гольфиках и новых белых сандаликах, с большим белым бантом на жидких коротких волосюшках, вывели на крыльцо и самым наистрожайшим образом приказали ждать остальных.

– Не смей спускаться по ступенькам. Будь здесь, – еще раз повторила мама, поправляя бант у меня на голове. – Через пятнадцать минут мы все соберемся и пойдем к бабушке. Поняла?

– Да, – самым честным образом кивнула я.

Успокоенная мама отправилась наряжать сестрицу и собираться сама.

Тут по тротуару, мимо запретных для меня ступенек, прошли мальчишки и Лешкин папа, который вел их смотреть, как отчаливает огромный, загадочный белый корабль!

Я забралась коленками на скамейку, через кусты смотрела им вслед, и мое детское сердечко разрывалась от невозможности выбора и такой ужасной, жестокой несправедливости, что прекрасный кораблик уйдет без меня…

Решение созрело в моей голове мгновенно! Сначала я было подумала предупредить родителей, но прикинула, что вряд ли они обрадуются такой инициативе, а после подумала, что пятнадцать минут – уйма времени, и если я быстро-быстро сбегаю на море и посмотрю на корабль хоть одним глазком, никто и не заметит, что я куда-то уходила.

Дети отличаются от взрослых тем, что не подвергают сомнениям принимаемые решения, а действуют. Что я и сделала.

Правда, с грохотом скатившись со ступенек на тротуар, я запоздало и очень не вовремя вспомнила, что, во‑первых, нам с сестрой, и особенно мне, категорически запрещалось уходить одним дальше дома и двора и уж тем более на море! А во‑вторых, что мама наистрожайше запретила мне даже с площадки спускаться. Ну, по второму пункту я уже вроде как разобралась с совестью, решив, что никто и не заметит, а по первому – так я сейчас мальчишек догоню, а они с дядь Игорем, значит, я буду со знакомым взрослым…

И приободренная таким образом, я рванула со всей возможной скоростью.

Надо сказать, что от нашего дома до моря было минут десять спокойного шага: направо от ступенек метров пять, еще раз направо по ступенькам вниз, переулками между не менее старинными, чем наш, домами и дворами к Дому пионеров, а от него вниз по небольшой улочке прямо на набережную; ну а бегом так и совсем быстро.

Мальчишек с Лешкиным папой я не догнала, может, они пошли другой дорогой, но сей факт меня не остановил, и прибежала я на набережную аккурат в тот момент, когда маленький катерок-тягач выводил из акватории на простор белую махину заморского парохода.

Я шустренько спустилась на нижнюю набережную, но посмотреть на это величественное зрелище собралась целая толпа, и протолкнуться между людьми у меня никак не получалось. Тогда я уселась на скамейку, торопливо стащила с себя сандалики и гольфы, затем, держа их в руках, протолкалась через людей и спустилась совсем уж на самый нижний предел набережной, где плескалось сантиметров десять прогретой на солнце, почти горячей морской воды. Поросший зелеными нашлепками мелких водорослей бетон приятно щекотал ступни, вода была теплой и нежной. Солнце слепило глаза, отражаясь зайчиками от морской волны, а белый пароход медленно и величественно уходил все дальше и дальше. В этот момент я чувствовала себя счастливой. И тут какой-то мальчишка из толпы от избытка чувств закричал: «Ура-а-а!»

– Ура-а-а! – присоединилась я к его радости.

И замахала руками, в которых держала сандалики и гольфы; они белыми флагами затрепетали на ветру, люди рассмеялись, а я от полноты чувств запрыгала на месте и… поскользнулась и грохнулась на попу прямо в теплый склизкий от водорослей рассол. И сидя в этой луже, увидела, как плавают возле меня гольфики.