Анатолий Афанасьев - Привет, Афиноген

– Пора, – вставил Афиноген, – отдохнуть старику.

– Объясните? – встрепенулся Юрий Андреевич.

Афиноген нехотя стал объяснять, тщательно подбирая слова.

– Николай Егорович – человек прекрасных душевных качеств. Ему очень хочется, чтобы людям вокруг него было уютно и спокойно, а работа тем временем шла своим чередом, как бы по волшебству. Это странно, если учесть, что Карнаухов прошел совсем иную школу, и натаскали его по–другому. Видимо, в один прекрасный день в нем произошла здоровая отрицательная реакция на окрик, авралы и все прочее и наступило старческое умиротворение. Он ведет дело по принципу доверчивых разъяснений, по формуле: «И душа с душою говорит». И это бы ничего, можно, кабы не темп и его собственная внутренняя расхлябанность. Николай Егорович похож на генерала, который получил звание по стечению случайных обстоятельств, а начинал службу ефрейтором. Эта ефрейторская нашивка до сих пор торчит у него из–под генеральской звезды, как он ни старается прикрыться эполетами. Он как раз из тех, кто за деревьями леса не видит.

– Вы очень плохо к нему относитесь?

Афиноген удивился.

– Почему? Я его глубоко уважаю. Милый, доверчивый старикан… Не в этом дело. Николай Егорович получил когда–то законченное начальное образование, а затем приобрел огромный практический опыт… На него он и опирается. Уровень его общего мышления трагически не соответствует времени. Новейшие системы и методы обработки информации, современная технология для него в некотором роде – любопытные шарады. Новых людей он не понимает. Перед всем тем, что называется технической революцией, он стоит, как изумленный мальчик, и сосет палец от удовольствия, что его допустили поглядеть и кое–что даже потрогать… Помните, в каком–то фильме человек по случаю вынужден вести самолет. Он нажимает все ручки подряд, дергает штурвал туда–сюда – авось повезет. В кино, заметьте, часто везет хорошим парням. В жизни – реже…

Николаю Егоровичу и в жизни повезло…

Юрий Андреевич давно перестал ходить по ковру и взгромоздился за свой стол. Оттуда, с высокого вертящегося модного кресла он глядел на Афиногена и сочувственно, с одобрением кивал.

– Да-с, – заметил он, когда Афиноген окончил свое выступление на энергичной оптимистической реплике. – Вот тут у меня лежит ваше личное дело, Данилов. В нем только отличные характеристики и благодарности. Ни слова не сказано о жестокосердии. Послушал бы вашу эпитафию Николай Егорович. То–то была бы награда старику за многолетний честный труд. А-а? Как вы считаете?

Афиноген вспыхнул, крутнулся, и боль под ребром кольнула предостерегающе.

– Похоже на провокацию, гражданин начальник, – вежливо улыбнулся он. – Я не подсудимый, а вы не народный заседатель. Избавьте меня от ваших оценок. Я добросовестно ответил на вопрос, зачем же ставить все с ног на голову. Неэтично, Юрий Андреевич.

– Ого! – изумился и вздрогнул Кремнев. – Очень приятно. Характером бог не обидел…

Афиноген тоже вскочил и глядел в упор, бесстрастно. Ноги его едва держали. Но он улыбался деревянной улыбкой.

– Ну–ну, – успокоительно заметил Юрий Андреевич. – Не надо… Разговор у нас серьезный. Тут, видите ли, такое дело, что некоторые товарищи рекомендуют именно вашу кандидатуру на место Николая Егоровича. Как вариант, естественно…

– Меня?!

– Чему вы удивляетесь? Теперь модно выдвигать молодежь. Журналы читаете?.. Теперь любимый сюжет у писателей. Приходит разудалый юный новатор и всех стариков, – как вы точно подметили, – пинает под зад… Производство, естественно, тут же набирает новые мощности и качество. – Юрий Андреевич, смеясь, потер виски, устало откинулся на спинку кресла. – Садитесь, дорогой! Садитесь.

– Это глупости, – возразил не Кремневу, а еще кому–то Афиноген. – Один человек не в состоянии изменить общую атмосферу. Слишком много компонентов, не подвластных личным усилиям, будь ты хоть семи пядей во лбу. Хотя бы тот же технологический процесс.

– Ну, а все–таки? Если бы вам предложили?

– Это официальное предложение?

– Считайте так.

– Я согласен, – сказал Афиноген, – могу я приступить к обязанностям, не дожидаясь ухода Николая Егоровича? Душа горит.

Юрий Андреевич, не таясь, продолжал его изучать. Афиноген не садился, потому что боялся уже не встать. Бок онемел, отделился от тела, начал функционировать суверенно. Афиноген улыбался начальнику отделения из последних сил. Изучающее лицо Кремнева он видел в легкой дымке.