Тэцуо Миура - Блуждающий огонёк

— Да? Я рада.

Нана положила руки мне на плечи и тряхнула меня несколько раз. Глаза ее сияли. «Надо уходить», — подумал я.

— А я думал, вы Сигэ, — признался я, вставая с софы.

— Кто это — Сигэ?

— Служанка. Давно как–то у нас в доме жила. Издали вы очень на нее похожи, а вблизи значительно красивей.

Нана громко засмеялась.

— Странно! Оба вспомнили похожих на кого–то людей.

В дверях я оглянулся.

— Знаете, у Сигэ сзади на шее был шрам после операции.

— Да? Не успокоишься, пока не узнаешь, что его нет?

Нана усмехнулась, взяла мою руку и сунула ее под волосы. Передо мной сверкнула алмазной белизной ее шея, от лица исходил какой–то прекрасный аромат. Тонкая шея Нана была совершенно гладкой.

— Ну как? Есть шрам?

Не отнимая руки, я взглянул ей в лицо и улыбнулся. Я уже не видел ее губ, лоб мой стал горячим.

— Спокойной ночи, — сказал я. Шлепая по полу босыми ногами в темноте столовой, я пошел к двери, ведущей в коридор. И, шагая, шептал сам себе: «Пусть не Сигэ, пусть не Сигэ!»

Нана снилась мне каждую ночь. Иной раз целыми днями я только и делал, что думал о ней. Не выдержав, трижды незаметно пробирался к ней в комнату. Нана задумчиво смотрела на меня, рассказывала о брате, а на прощанье целовала у дверей в лоб.

Когда я в четвертый раз прокрался в ее комнату, Нана оказалась очень пьяна. Она громко смеялась, хотя глаза ее были полны слез, и вдруг, вертя в руках пустую бутылку из–под виски, выпалила:

— Лучше умереть, чем так жить! — Потом сказала: — Я научу тебя танцевать, — и, прижавшись грудью к моему лицу, затряслась вместе со мной в танце. Когда я уже собирался уходить, в дверь постучали. Нана окаменела, затем быстро обвела комнату взглядом и, со страхом глядя на меня, дрожащим голосом пригласила:

— Come in!

Дверь отворилась, и в комнату грузно ввалился капитан М. Р.

— Джесси! — тихонько воскликнула Нана.

— О! — рявкнул он удивленно, увидев меня, и мы в третий раз злобно уставились друг на друга. — Ты как сюда пролез? — резко спросил он.

— Через дверь, которую вы на днях вышибли ногой, — мгновенно ответил я.

Брови его поднялись, он удивленно заморгал. Нана хотела что–то сказать, но он холодно взглянул на нее и рявкнул:

— Молчать! — Затем, заложив руки за спину, веско приказал мне: — Пошел вон!

Я взглянул на Нана. Она стояла лицом к окну.

— Сделай так, как велит Джесси, — сказала Нана пронзительным голосом.

— До свидания! — бросил я ей в спину и пошел.

— И больше не приходи! — крикнул в догонку Джесси.

— Разумеется, не приду, — сказал я, обернувшись, и торопливо вышел из комнаты.

В коридоре, закрыв за собой дверь, я долго стоял, прислонившись к ней спиной. Потом пошел в свою комнату и выглянул в окно. Света в комнате Нана не было. «Теперь уж вряд ли взгляну когда–нибудь на это окно», — подумал я. Весь вечер я промучился из–за Нана. Сначала я ничего не понимал. Потом малопомалу начал догадываться. А когда окончательно сообразил, в чем дело, на душе стало еще невыносимей.

Днем я носился, весь в поту, по стадиону под палящими лучами солнца. Вечером, купив в лавочке на окраине города дешевые сласти и пыльные фрукты, шел в парк, садился там под гинкго в кружок с четырьмя–пятью непутевыми приятелями и, отбивая такт ногой, орал во все горло военные песни. Так я выражал свое негодование тем, что Япония проиграла войну.

Однажды утром в начале лета я почувствовал вдруг сильную резь в животе. Меня прохватил кровавый понос, от которого просто темнело в глазах. Я обливался липким потом от страшной боли в животе, казалось, кто–то ворочает палкой в моих внутренностях. Я знал, что со мной случится что–то плохое! У меня странная способность предчувствовать беду. Поэтому, когда я кое–как добрался до знакомого врача и услышал от него название болезни, я ничуть не удивился. Учитывая положение моего дяди, родственники поместили меня тайком в одну из больниц города.

Там, в грязной палате, я и провел самый жаркий летний месяц. Это было своего рода спасением для меня. Я весь ушел в болезнь, ни о чем другом не думал. Я и вправду все забыл. А когда однажды вспомнил о Нана, меня чуть не вырвало.

Однажды глубокой ночью, когда дело уже шло на поправку, я встал с постели с помощью пожилой сиделки, чтобы сходить в туалет. В зеркале, висевшем на столбе у моего изголовья, я увидел отражение чьего–то лица. «Господи! Кто это? Что за жалкий тип!» — подумал я. Щеки ввалились, глаза казались огромными, величиной с кулак. Однако, приглядевшись, я понял, что это я сам и есть. Я мрачно смотрел на свое изменившееся лицо. И тут лицо в зеркале куда–то отдалилось, и я потерял сознание. Сколько длилось мое беспамятство, не знаю, только когда я очнулся, то увидел, что лежу на полу, раскинув руки, а подо мной беспомощно барахтается пожилая сиделка. Поднявшись, я взял градусник, чтобы померить температуру. Он мелко дрожал в кончиках моих пальцев, и я увидел, что толстая красная нить протянулась от отливающего серебром конца градусника. Я поспешил стряхнуть его. Сиделка спросила, сколько набежало, но я не мог ответить. Наверное, легкий спазм мозговых сосудов, сказала женщина.