Ольга Николаева - Я иду искать

Вампир наклонился и поднял на руки обмякшее тело девочки. Легко, словно куклу. Мешковатая куртка сползла, обнажив худые плечи со следами синяков и кровоподтёков. Следами, ещё недавно способными ужаснуть, но сейчас, в сравнении с оставленными клыками вампира рваными ранами, казавшимися чуть ли не невинными.

Он опустил тело возле стены, прикрыв валявшимся тут же тряпьём. Медленно. Привычно. Он почти всегда прятал тела — не задумываясь, словно повинуясь инстинкту. Иногда, если было время и возможность, очень надёжно, так, что их больше не находили. Иногда — как сейчас, лишь унеся с открытого места. Но бывало, что отвлекался на что-то другое и оставлял их лежать на виду. А бывало, что другой инстинкт — инстинкт самосохранения оказывался сильнее и он бросал жертву, чтобы скрыться. Ни одно из этих действий не вызывало у него ни мыслей, ни чувств. Смерть привычнее, чем жизнь. Жизнь удивляет, настораживает, будит, а смерть успокаивает. Чужая — как своя. Принимая в себя чужую кровь, он вновь и вновь принимает и чужую смерть, продлевая собственную, ведь что есть его существование, как не умирание, растянутое во времени настолько, что время потеряло для него свой смысл. Умирание, но не смерть.

На сколько же лет опоздала его смерть — на двести, на триста? Он не помнил даты своей гибели, как не помнил своего настоящего имени. Сергей? Возможно. А возможно, это имя просто попало на язык в момент, когда потребовалось назваться, как приходит на ум случайно услышанное где-то слово. И оно впрямь стало его именем, потому что общение с людьми требует наличия имени. Общение с людьми… Он ощутил, как напряглись уголки губ. Улыбка? Пожалуй. Не та, которую он тщательно отрепетировал когда-то, вместо отражения в зеркале используя кончики пальцев, прикасаясь ими к лицу, вылепляя, словно скульптор из податливой глины, нужное выражение из собственных потерявших чувствительность лицевых мышц. Не эта, а настоящая, не поддающаяся контролю улыбка, доступная лишь живому человеку. Живому человеку… Двадцать лет жизни — до гибели — и несколько дней жизни — спустя триста лет после неё. Он и сам не заметил, когда ему стало казаться, что он и впрямь живёт. Не уследил, когда перестал ощущать эту границу и пустоту за ней. И не уловил момента, когда перестал чувствовать себя частью этой пустоты. Перестал чувствовать, хоть и не перестал ею являться. Эти дни были привычной ему бешеной скачкой, только он не сразу понял, что поводья снова в его руках. Понял только в тот момент, когда почувствовал страх — настоящий, обжигающий, живой страх — страх за другого человека. Мёртвые не испытывают страха и он давно забыл, что это, помня лишь привычное когда-то слово, одно из других привычных, застывших в памяти как подписи под поблёкшими и размытыми временем изображениями.

Страх не всегда губителен. Иногда он способен разбудить. Иногда он способен заставить понять важные вещи. Заставить почувствовать, что у тебя есть несколько часов жизни.

Сергей снова улыбнулся. Этот ублюдок блефовал. Если бы с Максом впрямь что-то случилось, он бы узнал об этом, он бы почувствовал холодную струю крови в своих жилах, почувствовал бы, как кровоточат запястья, словно их только что коснулся тот злосчастный скальпель.

Он медленно вышел из подсобки, щурясь на посветлевшее небо. Можно было бы переждать рассвет за стенами, где не так мучительны его лучи, хотя… что лучи? Иллюзия. Мучительно само время, когда мир вываливается из тени на свет, когда в его ткани образуются разрывы, словно зеркала, отражающие суть вещей, заставляющие почувствовать эту суть, вынуждающие ей противостоять.

Сергей запрокинул голову и принюхался, словно зверь, ловя потоки воздуха, окрашенные разными запахами. Если бы кто-то увидел его в этот момент, то вряд ли решился бы подойти, даже просто пройти мимо. Любой здравомыслящий человек знает, что покойники не выходят из могил и не гуляют по городу, и этот неподвижно стоящий посреди улицы человек наверняка просто болен какой-то жуткой, уродующей болезнью, делающей кожу серой и рыхлой, заставляющей кровоточить глаза и уголки губ. Да, любой здравомыслящий человек подумал бы именно так. И всё же свернул бы поскорей в сторону, чтобы не проходить мимо. Чтобы поскорее забыть. Чтобы не трепать себе попусту нервы.

Сергей знал всё это. А также знал, что почувствует приближение любого человека. Живого. Или даже не вполне живого. Но поблизости не было никого — эта улица, соседняя… Он ловил текущие мимо него струи запахов, не улавливая ни одного нужного. Лишь немногие окна домов уже выпустили из квартир привычные утренние запахи — пробуждающихся от сна человеческих тел, разогревающихся газовых конфорок и поднесённых к ним спичек, пенящейся от воды зубной пасты и ложащегося на кожу крема для бритья…