То Хоай - Западный край. Рассказы. Сказки

— Я еду лечить больных.

— Люди говорят: там объявился белый олень, стало быть, государь са и мео воротился туда из Лаоса.

Кхай широко раскрыл глаза.

— Кто это вам сказал? Когда?..

Кто сказал? Она и сама не могла припомнить, от кого услыхала об этом. Воскрешенье из мертвых, явление государя, бесовские козни, насылающие на человека хворь, тяготы и муки былых времен — обо всем этом любили потолковать старики. Загадочные истории свои они рассказывали, идучи в лес или на пашню — от перевала к перевалу, — чтоб забыть боль в ногах и усталость. А ее, Зианг Шуа, годы были как раз таковы, когда с особой охотой слушают россказни про чертей да оборотней. Ясное дело, молодежь теперь, после Революции, ни о чем таком и знать не хочет. Но Зианг Шуа, сама натерпевшаяся из-за духов и бесов, отчасти верила этим историям, тревожилась и страшилась. Всякий раз, когда кто-нибудь из соседей нашептывал ей про возвращение короля да про нечистую силу, она — будто кто коснулся острием ее старых ран — замыкалась в себе и надолго умолкала.

Она не ответила сыну. Кто сказал ей об этом? Когда? Она и впрямь не упомнит, кто поведал ей, будто король воротился из Лаоса в Наданг.

— Нгиа недавно был там, — сказал Кхай, — и ничего подобного не заметил.

— Откуда партийцу об этом знать? — возразила Зианг Шуа. — Односельчане говорят только промеж себя. Ну, и нас, стариков, конечно, не опасаются. Они говорят, не надо, мол, нам от Правительства ни соли, ни керосина. У короля са и мео полным-полно керосина да соли, есть у него и самоход-автомобиль, и двенадцатиглавый самолет.

Видя, что мать снова заладила свое — про чудеса и духов, Кхай сказал твердо:

— Земляки из Наданга поднимались на днях сюда за керосином и солью. Так что вам, мама, нечего бояться.

Но Тхао Кхай ее не понял. Она, в общем, не очень-то испугалась. Просто Зианг Шуа любила сына и хотела с ним поделиться новостью, к тому же она была обеспокоена его уходом. Сейчас, сидя против него, глядя в его ясное, спокойное лицо, она ничего не боялась. Но таков уж стариковский нрав — вечно они о чем-то тревожатся и волнуются. Сколько горя и бед выпало на долю Зианг Шуа! Но несчастья не сломили ее. Зианг Шуа дождалась Революции. И сказать по правде, вера ее в Революцию давно уже пересилила страх перед королем и чинами, а заодно и перед нечистой силой.

— Да я вовсе и не боюсь, — сказала Зианг Шуа, — ничего я не боюсь. Но когда ты уходишь, сынок, на душе у меня неспокойно.

В Наданге, случалось, пошаливали бандиты из Лаоса, добиравшиеся и до Финша. Они убивали людей. И Зианг Шуа волновалась не зря.

Но Кхай словно не замечал ее волнения.

— Правительство научило меня лечить болезни. — Он хотел, чтоб мать поняла его. — И я не могу допустить, чтоб умирали люди. Ведь сынишка старосты Панга при смерти.

— У Панга болен мальчонка? — спросила она.

— Ага.

— Тогда собирайся поскорее, сынок, — сказала Зианг Шуа.

С той поры как Кхай воротился в Финша, матери и поговорить с ним толком не довелось. Дом что ни вечер был полон гостей. А днем девушки из соседних деревень — шли ли они за хворостом или на дальнюю пашню — непременно делали крюк, чтобы пройти мимо двери Зианг Шуа. Каждой хотелось словно бы ненароком заглянуть в дом пригожего парня, вернувшегося с военной службы.

Зианг Шуа не могла нарадоваться на молодца-сына, приворожившего девушек со всей округи.

Кхай сказал еще несколько слов, чтоб успокоить мать, перебросил через плечо ремень винтовки, взял сбрую и вышел седлать коня. Зианг Шуа глядела ему вслед. Сердце ее тревожно сжалось, на глаза навернулись слезы.

Она мечтала: настанет день и Тхао Ниа тоже вернется домой. Он будет, подобно Кхаю, пригож лицом, словно серебряная монета. И девушки со всей округи, куда бы они ни шли, за хворостом ли или на дальнюю пашню, непременно сделают крюк и пройдут мимо ее дверей, чтобы взглянуть на него хоть краешком глаза.

Над Финша светила луна.

В начале лета по ночам, ярус за ярусом, громоздятся тучи и влажно-золотые полотнища лунного света ложатся на леса, на долины с чужедальними деревнями, на поля, распростертые по уступам гор.

Внизу все утопало в молчании. Казалось, на всей земле только и есть что селенье Финша, забравшееся высоко-высоко, к самому небу. Только свирель какого-то загулявшего парня переливалась в лунном мареве. Сверкающая луна повисла прямо над головой; казалось, протяни руку, и дотронешься до нее — точь-в-точь как в старинных сказках, что рассказывают старики.