Жозе Сарамаго - История осады Лиссабона

На крепостные стены высыпала толпа смуглых бородатых мавров, которые хоть и держатся угрожающе, но молчат, зря слов не тратят, надеясь, быть может, что неверные в конце концов уйдут, как ушли они пять лет назад, а раз так, зачем сотрясать воздух пустой бранью. Распахнулись настежь обе створки ворот, окованных железом, и медленным шагом вышли наружу несколько мавров, и один из них, годами постарше остальных, наверно, губернатор – слово это в данном случае использовано здесь за неимением другого, верного и точного, не употребленного в связи с тем, что трудно выбрать из двух-трех подходящих, ну и, кроме того, не следует исключать, что оттуда, из крепости, выслали для переговоров факиха, скажем, или кади, или эмира, или даже муфтия, а следуют за ним какие-то должностные лица и воины, причем число их в точности соответствует числу португальцев снаружи, потому-то мавры и промедлили так с выходом, что надо было собрать делегацию. Вообще-то, имейте в виду, что в старину у представителей власти гражданской, военной и религиозной органы речи были совершенно исключительной зычности, что позволяло им быть услышанными с очень большого расстояния, и недаром же в исторических романах, когда какой-нибудь полководец обращается к своим воинам или к другому людскому множеству, никого не удивляет, что его слова доносятся до сотен и тысяч слушателей – шумных, порою беспокойных, меж тем как в наши дни немалых трудов стоит установить и настроить акустическую аппаратуру так, чтобы слышно было и в последних рядах, да притом без помех, без сбоев и искажений, больно ранящих чувства публики и явно меняющих смысл сказанного. А потому, попирая обычаи и приличия, безмерно скорбя, что приходится идти вразрез с обреченными на овации традициями спектакля в исторических декорациях, мы обязаны, из любви к истине и чистой правды ради, сообщить, что высокие договаривающиеся стороны остановились в нескольких шагах друг от друга и вели свою беседу на этом расстоянии, достаточном лишь для того, чтобы слышать друг друга, предоставив окружающим – и маврам из крепости, и португальцам из лагеря – дожидаться окончания встречи или надеяться, что выйдут к ним вестовщики и донесут до них обрывки фраз, пылкую риторику, сомнительные упования, внезапную унылость. Так что пусть станет окончательно ясно, что эхо дипломатических дебатов не раскатывалось по окрестным долам и не перелетало с одной горной гряды на другую, не разверзлись небеса, не содрогнулась земля, не потекла вспять река – и до сего дня не способны на такое слова человеческие, даже если грозит война и вопреки всему, что напридумывали мы, в безмерном своем простодушии доверившись эпическим преувеличениям.

Сказал архиепископ, и Рожерио скорописью вкратце немедленно занес его слова, ораторские красоты и риторические обороты оставив на радость своему отдаленному получателю по имени Осберн – пусть вставляет их куда и какие захочет по своему усмотрению, – но, впрочем, повинуясь собственному вдохновению, и сам изготовил округлые околичности, да, значит, та́к вот сказал архиепископ: Мы прибыли сюда для примирения, и продолжил: Ибо подумали, что и вы, и мы суть дети одной природы, одного начала, нехорошо нам продолжать эту более чем неприятную распрю, а потому хотелось бы, чтобы вы поверили, что мы не намереваемся брать город или изгонять вас оттуда, ибо вы уже могли оценить, сколь умеренны и благостны христиане как таковые, да и потом, согласитесь, требовать свое не значит присваивать чужое, а если вы возразите, что, мол, именно затем мы и прибыли, мы ответим, что всего лишь отстаиваем наше законное право владеть этим городом, и, если в вас сохранились еще хоть какие-то остатки или начатки понятий о естественной справедливости, вы без дальнейших уговоров и просьб со всеми своими пожитками, и скарбом, и имуществом, и женами с детьми отправитесь в страну мавров, коими и сами являетесь и из коей не в добрый час пришли сюда, а нам оставите принадлежащее нам по праву, да-да, я сейчас закончу, вижу-вижу, что вы качаете головой не вверх-вниз, но из стороны в сторону, движением этим обозначая то, что еще не успели вымолвить уста, так знайте же, что вы, люди из племени мавров и моавитян, изменнически и вероломно отторгли у нас королевство Лузитания, непрестанно и по сей день разоряя города, деревни и храмы, и на протяжении вот уж трехсот пятидесяти восьми лет незаконно владеете нашими землями, но мы, приняв в рассуждение, как давно уже обосновались вы в Лиссабоне, ставшем колыбелью для многих и многих ваших соплеменников, и действуя с обычной для нас благожелательной умеренностью, просим вас отдать нам лишь крепость вашего замка, а самим же пользоваться, как издавна повелось, полной свободой, ибо мы не хотим изгонять вас из жилищ ваших, где вы, ручаюсь вам, сможете жить по своим обычаям и уставам, если только не изъявите желания добровольно войти в лоно христианской Церкви, приняв веру истинную и единственную, и, поверьте, это слова искреннего друга вашего, ведь такой город, как Лиссабон, прельщает многих и многих богатствами своими, о коих хорошо известно, и благополучием своим, о коем можно догадываться, и я заклинаю вас и молю – взгляните на эти биваки, на корабли, на неисчислимую рать, готовую ополчиться на вас, взгляните – и спасите от разорения свои поля и плоды трудов земледельческих, пожалейте свое богатство, пожалейте свою кровь, пожалейте и примите предлагаемый вам мир, покуда условия его еще очень благоприятны для вас, и вам ли не знать, что мир, обретенный без борьбы, лучше того, который добыт большой кровью, точно так же как крепкое от природы здоровье лучше восстановленного после недугов тяжких и едва ли не смертельных, и я не случайно упомянул сейчас о них, взгляните, какая опасная болезнь надвигается на вас и нападет, если только вы не примете здравого решения, и тогда одно из двух – либо сумеете справиться с напастью, либо падете жертвой ее, и заранее говорю, что не стоит выбиваться из сил в поисках третьего пути, лучше остерегитесь вовремя, заботьтесь о здоровье, покуда есть оно, помните римскую пословицу – гладиатор принимает решение на арене [25], только не говорите, что вы мавры, а не гладиаторы, ибо пословица подходит к вам, как и к ним, если идете умирать, а потому мне больше сказать вам нечего, а если у вас есть что – говорите, только покороче.