Жозе Сарамаго - История осады Лиссабона

Король выслушал в молчании и в молчании оставался, крепко сцепив руки на рукояти меча, а острие так твердо и прямо уперев в землю, словно та уже ему принадлежала безоговорочно. И не он, а дон Жоан Пекулиар, побагровев от праведного негодования, произнес слова, долженствовавшие пристыдить провокатора: Не искушай Господа Бога твоего, смысл которых все, включая и тех, кто слабо разбирался в вероучении, очень даже распрекрасно поняли, ибо Гильом Витуло, помимо того что желал выказать пренебрежение португальцам, в иной ситуации и в иных выражениях всего лишь повторил гнусную попытку Сатаны, предложившего некогда Иисусу броситься в пропасть, в чем якобы не было ни малейшего риска, поскольку ангелы, без сомнения, подхватили бы его, а Иисус ответил: Не искушай Господа Бога твоего. И крестоносец должен был бы смутиться и устыдиться, однако не смутился нимало – более того, присутствующим показалось, будто губы его скривила издевательская усмешка. Тогда дон Афонсо Энрикес спросил: Это и есть решение крестоносцев. Это и есть, отвечал тот. В таком случае ступайте с богом, и пусть он сопроводит вас до Святой земли, где вы уже не сможете придумать никакого предлога, чтобы уклониться от битвы, как уклоняетесь, если не ошибаюсь, сейчас. Гильом в ответ на это потянулся к мечу, что могло бы возыметь самые прискорбные последствия, если бы его спутники, вмешавшись, не воспрепятствовали ему не только движениями, но и словами, произнесенными одним из них, а именно Гилбертом, единственным, если не считать переводчиков, кто способен был изъясняться по-латыни не менее бегло, чем самый высокоученый князь Церкви, слова же были такие: Государь, Гильом сказал вам сейчас чистую правду – крестоносцы не останутся здесь, – но не привел резонов и мотивов, побудивших их дать отрицательный ответ и лежащих в области материальной, да и бог бы с ними, однако иные решили остаться, и этих иных можете вы лицезреть, ибо для этого и стали они членами посольства, а именно Жиль де Ролен, Лижель, Лишерт, братья де ла Корни, Жордан, Алард, Генрих и, самый изо всех малозначительный, смиренный и убогий, ваш, государь, покорный слуга. Дона Афонсо Энрикеса до того обрадовали эти слова, что и ярость его мигом прошла, а сам он, пренебрегая этикетными предрассудками, приблизился к Гилберту и обнял его, по пути бросив презрительный взгляд на Гильома, и сказал так: Обещаю, что за это решение ты станешь первым епископом Лиссабона, как только город вновь будет христианским, а вас, господа, пожелавшие остаться со мной, заверяю, что вам не придется сетовать на недостаток моей щедрости, после чего повернулся и ушел в шатер. Меж тем у входа в него Гильом остался в одиночестве, и даже сопровождавший его клирик благоразумно отступил на три шага, поглядывая с опаской, не появилось ли козлиных копыт или рогов у продерзостного и теперь низвергнутого рыцаря, совершенно точно одержимого бесами.

Соединив то, что вправду было написано, с тем, что пока рисовалось лишь его воображению, подошел Раймундо Силва к этой критической точке и, надо сказать, зашел довольно далеко, если вспомнить, что, помимо многократно уже упомянутого отсутствия должной подготовки ко всему, кроме умения кропотливо и скрупулезно вычитывать тексты, он пишет довольно медленно, потому что коснеет в неукоснительном согласовании времен, прилежен с прилагательными, употребляет эпитеты с умеренным аппетитом, точен с точками и лишними запятыми не запятнан, и все эти обстоятельства незамедлительно разоблачат его и докажут, что подписанное его именем есть не более чем вольная, адаптированная версия, которая мало схожа со своей основой и по этой причине, насколько мы можем предвидеть, будет вся до последней строчки недоступна любителям истории naïve [21]. Впрочем, достаточно вспомнить, что версия, находящаяся в нашем распоряжении, уже содержит двенадцать страниц густого и плотного текста, и тогда ясно станет, что Раймундо Силва, в котором ничего нет от писателя – ни добродетелей его, ни пороков, – не смог бы за полтора дня понаписать столько и такого, причем, заметьте, о литературных достоинствах и речи не ведем, потому, во-первых, что это текст научный, исторический, а во-вторых, из-за некомпетентности нашей. Все эти предуведомления снова и в очередной раз призваны напомнить, что недопустимо смешивать то, что кажется, с тем, что непреложно есть на самом деле, но неведомо как, а также – для чего, думая, что уверены в какой-нибудь действительности, впадаем мы в сомнения: а то ли мы видим на самом деле, истинный ли это образ, верный ли слепок или всего лишь версия – очередная, одна из многих возможных, или, еще того хуже, единственная и исключительно в качестве таковой провозглашаемая.