Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья

У Эрмин мелькнула мысль, что если она будет продолжать упорствовать, то, пожалуй, может получиться так, что она и в самом деле не поедет вдвоем со своим мужем разыскивать Киону.

– Ты меня шантажируешь? – сухо спросила она. – Я должна переспать с тобой прямо здесь, иначе ты не возьмешь меня с собой? Это недостойно ни тебя, ни нашей любви.

Тошан в отчаянии поднял руки к небу. Ему показалось, что они разговаривают с Эрмин на разных языках.

– Черт побери! – ругнулся он. – Ты моя жена, и я не совершил ничего зазорного и уж тем более я тебя не шантажирую. Мне хотелось снова обрести тебя и положить конец твоей холодности.

Эрмин, не зная, как ей поступить, пошла к озеру и, остановившись неподалеку от воды, стала смотреть на его огромную поверхность, по которой двигались небольшие волны. Дувший со стороны озера ветер осушал ее слезы и теребил юбку платья. Тошан наблюдал за ней со стороны. Охвативший его гнев мало-помалу прошел. Гнев этот, по правде говоря, был направлен на него самого. Как и очень многие люди, он, чувствуя себя виноватым и пытаясь защититься, предпочел перейти в нападение и дать волю своему гневу. Неожиданно рванувшись с места и подбежав к Эрмин, он крепко обнял ее сзади и прижался животом к ее спине. Затем он стал покрывать страстными поцелуями ее затылок и обхватил ладонями груди, которые теперь, после нескольких беременностей, были более объемистыми, чем в молодости.

– Я тебя так сильно люблю! – произнес он хриплым голосом. – Моя невидимая дорога вьется вокруг тебя вот уже двадцать лет. Ты – центр моей вселенной, смысл моего существования. Я частенько доставлял тебе неприятности, и в очередной раз – сегодня вечером. Прости меня, любовь моя.

Эрмин повернулась и посмотрела на Тошана. Тусклый свет луны освещал столь знакомые ей черты лица и отражался от его черных глаз. От этого света его кожа медного цвета казалась не такой темной. Тошан был похож сейчас на языческое божество, которое явилось побродить по берегу озера и которое наделено неслыханным могуществом. А еще он был похож на бога-мужчину, способного снисходительно отнестись к проявлению ее слабости – слабости женщины, матери и сестры.

– Тошан, побожись, что у тебя не было никакой интимной связи с Эстер Штернберг! – взмолилась Эрмин.

– Я никогда в своей жизни не божился, Мин. Это привычка истинных католиков, которые причиняют кому-то зло и затем хотят выпросить себе отпущение грехов. Я мог бы побожиться и тем самым тебя успокоить, но я не такой. Даже в той больнице в Бордо, когда я находился между жизнью и смертью, если я и не сразу рассказал тебе про Симону, то это из-за страха, что заставлю тебя страдать. Ты должна мне верить, потому что, если бы у меня были какие-то интимные отношения с этой женщиной, я не осмелился бы привозить ее сюда – в дом, в котором спят наши дети, – и не осмелился бы тебя с ней знакомить. Нет, я не стану божиться, но могу поклясться душой моей матери Талы и именем Кионы, которая без труда читает наши мысли. Между мной и Эстер ничего нет – ничего, кроме недавно зародившейся дружбы и взаимного уважения. Мы с тобой не можем себе даже представить того, что она пережила в концентрационных лагерях, и уж лучше бы нам этого и не знать. От того, что я прочел о зверствах, совершенных там нацистами, и от фотографий, которые я видел, мне становилось дурно – так же как и тебе, и твоим родителям. Эстер пришлось побывать в этом аду. Я попытался убедить ее приехать в нашу страну – страну огромную и прекрасную – в надежде на то, что здесь у нее заживут ее душевные раны. Она не хочет о них говорить и не хочет примиряться со своей ролью жертвы. Между нами не было ни малейшей двусмысленности. Я желаю ей лишь одного – чтобы она встретила мужчину, который сделает ее счастливой. Это ты понимаешь?

– Да, теперь я поняла.

Она прижалась лицом к груди Тошана, рубашка на которой была расстегнута. Не удержавшись от соблазна, она прикоснулась губами к его теплой бархатистой коже. Он издал едва слышный возглас радости и облегчения, задрал край ее платья и скользнул рукой между ее бедер. Им овладело непреодолимое желание.

– Моя дорогая, моя милая! – пробормотал он. – Пойдем вон туда, под дерево. Нас там никто не увидит.

Они пошли, целуясь в губы и пошатываясь на ходу, как пьяные. Тошан первым прилег прямо на каменистую землю. Эрмин опустилась на колени. Ее ошеломила вдруг возникшая у нее настоятельная потребность дать волю своим чувствам и предаться физическим наслаждениям. Она быстренько стащила с себя атласные трусики, и Тошан притянул ее к себе.