Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья

– Делсен очень отличается от тебя. Я этому юноше не доверяю. Тошан, у меня складывается неприятное впечатление, что мне приходится переносить жизненные невзгоды одной, без какой-либо помощи с твоей стороны. Послушай, можешь ты хотя бы раз в жизни немедленно приехать ко мне, если я тебя зову?

– Я позвоню тебе позднее из своего отеля. Не переживай так сильно, Эрмин. Киона, возможно, вернется еще раньше меня. Целую тебя, дорогая моя.

Тошан, обрывая разговор, положил трубку. Эстер уже стояла на террасе и искала его, Тошана, глазами. Он сидел в углу, в котором было довольно темно, а потому она увидела его не сразу. Она была одета в красное платье в белую горошину, а на голове у нее красовалась маленькая белая соломенная шляпка. Ее глаза были скрыты за темными солнцезащитными очками, а губы накрашены ярко-красной помадой.

– Извините меня, я звонил по телефону своей супруге, – сказал Тошан, подходя к Эстер. – Лучше бы я от этого воздержался. Давайте пойдем в какое-нибудь другое место.

Тошан швырнул на металлическую стойку деньги за выпитый им бокал вина и, взяв Эстер за локоть, повел ее прочь. Она, растерявшись, поначалу позволила ему это сделать, но, пройдя несколько шагов, высвободила свою руку.

– Я не выношу, когда со мной обращаются подобным образом, – пояснила она. – Что сейчас происходит? Вы получили плохие известия от вашей семьи?

– Достаточно и того, что я позволил себе немного свободы и уже кусаю себе из-за этого локти. Но мне совсем не хочется докучать вам своими семейными проблемами.

– У меня больше нет на свете никаких близких людей, а потому я вполне могу разделить ваши семейные проблемы, – вежливо сказала Эстер.

– Ну хорошо! Моя шестнадцатилетняя сводная сестра убежала с молодым повесой, к тому же индейцем. Моя супруга требует, чтобы я отправился обратно домой на самолете уже завтра, разыскал эту девчонку и привел ее за ухо в отчий дом. Но кто сможет разыскать Киону?

– Киону? – переспросила Эстер, останавливаясь в тени церкви.

– На языке индейцев это означает «позолоченный холм», и никогда еще имя не было таким подходящим. Представьте себе очаровательную девушку, похожую на пламя, с длинными рыжевато-золотистыми волосами, с янтарными глазами, с кожей цвета меда и с незаурядными интеллектуальными способностями. Кроме того, у нее имеется удивительный природный дар.

– Какой лестный портрет, невольно вызывающий к себе интерес! – подняла брови Эстер. – Расскажите мне о ней поподробнее, но уже за столом. Мне хочется есть. Где вы намереваетесь поужинать?

– Да где угодно, лишь бы не в этом бистро, в котором, должно быть, подают прогорклый салат и черствый хлеб. Я предпочитаю отсюда уйти. Я не переношу никаких форм расизма. Простите, если я вызвал у вас недовольство тем, что потянул вас за локоть.

Эстер сняла темные очки и внимательно посмотрела на Тошана. Затем она слегка улыбнулась и сказала:

– У меня нет явных шрамов на теле после моего пребывания в концентрационном лагере, но в душе я развалина! Я стала болезненно чувствительной и боюсь людей. Вчера утром, когда вы подошли ко мне, мне показалось, что меня охватил ужас – ужас, как я сама осознаю, необъяснимый. Но давайте лучше поговорим о вашей сводной сестре. По правде говоря, Тошан, то немногое, что вы рассказали о своей семье, меня очень заинтересовало.

Получасом позднее они уселись в беседке, обвитой густо разросшейся жимолостью. Они заказали жареную гусятину, жареный картофель и – в качестве десерта – пирожки с клубникой. В конце ужина Эстер Штернберг знала уже очень много о Кионе – дочери Талы и Жослина Шардена. Ее удивили и позабавили сложные родственные связи, существующие между Эрмин, Кионой и Тошаном. Метис в ходе этого разговора рассказал ей обо всех своих детях – начиная с самого старшего, Мукки, и заканчивая самой младшей, Катери. Он также поведал о нелегких условиях жизни индейцев монтанье – субэтнической группы индейского племени инну, проживающей в регионе Лак-Сен-Жан, причем большей частью в резервации. Мрачным голосом он в завуалированной форме рассказал о порядках, царящих в школах-интернатах, которые были учреждены церковниками и в которые отправляют индейских детей, чтобы те научились хорошим манерам и забыли свой родной язык.

– Делсен – ну, тот парень, которого, как кажется моей сестре, она любит, – подвергся в этих позорных школах жестокому обращению. Следы такого обращения остались и на его теле, и в его душе. Я не особо надеюсь на то, что он когда-либо полностью излечится. Я с ним никогда не встречался, только видел его издалека, но, по-моему, он кипит ненавистью.